— Неплохо провели время, Леонардо-сан,— промурлыкала она.
Ни секунды я не сомневался, что она не испытывает ко мне и тени того чувства, которое люди зовут любовью. Ёсико была молодой напористой интеллектуалкой, истинной дочерью нового тысячелетия. В свои двадцать шесть лет она считалась одним из ведущих астрономов не только Японии, но и всего мира. Скорее всего, она затеяла интрижку с gaijin из чистого любопытства. Вероятно, ее привлекали моя грубость и несдержанность в проявлении чувств, составлявшие эффектный контраст с пресловутой японской вежливостью. А возможно, ее заинтересовали мой рост и физическая сила. Все это я прекрасно сознавал, и меня почти не шокировало то, с какой легкостью она переходит из мира экстаза в мир повседневных забот. В то время как я мечтал удержать навеки запах ее пота и ощущение ее волос на своем лице, мысли Ёсико, скорее всего, уже вернулись к ее радиотелескопу или к некоторым аспектам новейших космологических теорий.
— Мы должны поспешить, Леонардо-сан! — мягко, но настойчиво напомнила она мне.— Командир очень обеспокоен недавними сбоями в передаче энергии.
Это был вежливый намек: хватит болтаться голышом, пора приступать к работе. Я поспешно начал одеваться. Ёсико закрутила волосы в хвост и нацепила на них красную резинку.
Разумеется, каждый на борту знал о наших невинных развлечениях. И все же если бы мы как ни в чем не бывало открыли дверь хранилища скафандров и рука об руку проследовали в командный центр, это выглядело бы несколько вызывающе. Поэтому Ёсико отправилась туда первой, а я, оставаясь в хранилище, украдкой наблюдал за ее грациозным полетом. Кажется, со мной творилось нечто такое, чего я не мог контролировать.
Я всегда влюбляюсь в женщину после того, как пересплю с ней. Именно в таком порядке. Возможно, это и есть моя главная проблема.
Атмосфера в командном центре была предгрозовой. Когда мы появились в дверях, командир Мо-рияма бросил демонстративный взгляд на синхронизированные часы. До контакта с Землей оставалось пять минут.
Мы молча заняли свои места. Разумеется, в невесомости мы не пользуемся стульями. Рядом с каждым пультом находятся специальные крепления для ног. Мы пристегиваемся с помощью карабинов к длинным эластичным шнурам и можем спокойно заниматься своей работой, не боясь улететь под потолок при любом неосторожном движении.
Я отвечал за визуальный контроль потока энергии. Это была работа лаборанта — наш инженер-энергетик Така Ивабути находился в машинном зале и наблюдал за работой автоматов. Вернее, за их простоем, так как в последние два месяца энергетические установки чаще ломались, чем работали.
Так или иначе, но из-за этих поломок меня временно повысили в должности. На всякий случай я достал из кармана стопку листков с подсказками и аккуратно с помощью маленьких магнитов развесил их рядом с приборами.
Три минуты до контакта.
Ёсико заняла свое место за пультом мониторинга земной поверхности. Я осмелился бросить на нее короткий взгляд. Она тестировала приборы и была теперь беспредельно далека от меня. В тот же миг я поймал укоризненный взгляд Мориямы и поспешно углубился в свои шпаргалки. Проклятье! Длинные ряды иероглифов и крохотные подписи на английском. Несмотря на мою многолетнюю работу на японцев, я все еще плохо разбирал их письменность. Нет, не то чтоб я был совсем уж безнадежен — я даже почитывал иногда токийские газеты, которые присылали на станцию по факсу. Но времени, за которое я разбирал написанную иероглифами передовицу, мне с лихвой хватило бы для того, чтоб прочесть «Нью-Йорк Тайме» от корки до корки.
Две минуты до контакта.
— Гавайи, говорит станция Ниппон. Мы начинаем.
Это был Сакай — оператор связи. Замкнутый, неулыбчивый и неприятный в общении человек. Единственный член команды, которого мне ни разу не удалось разговорить. Наверно он занимался дальней связью потому, что разговоры накоротке ему совершенно не давались. Даже то, что он сносно владел английским, не могло растопить лед между нами.
— Ниппон, это Гавайи. Мы готовы.
— Гавайи, мы ожидаем ваш направляющий луч через одну минуту сорок секунд.
— Подтверждаем. Мы синхронизированы.
Джай — Джеймс Пассард Джайкер, наш компьютерщик — потер руки и удовлетворенно хмыкнул. Джай был сыном физика-индуса и кибернетика-англичанки и попал на борт станции прямо из Кембриджа. Он был неплохим парнем, правда, несколько своенравным и самонадеянным. Но у него были на то основания — Джай великолепно справлялся с работой и удивительно быстро и легко приспособился к жизни на станции.
Истекали последние секунды.
На Гавайях в эти минуты восходило солнце, а наша станция поднималась над северным горизонтом. Крошечная сверкающая точка в утренних небесах. Сейчас станция на Гавайях пошлет на борт направляющий луч, по которому наша станция отправит поток энергии на принимающую решетку, расположенную на Нихоа — маленьком островке в просторах Тихого океана.
Еще сорок пять секунд.
Всем известно, что солнечная станция, подобная нашей, должна иметь огромные крылья, покрытые фотоэлементами. Но мало кто представляет, насколько они велики. В одном японском журнале станцию описывали так: «Представьте себе круглый лист бумаги полметра в диаметре, в центр которого воткнута булавка. Головка этой булавки — и есть станция Ниппон. Здесь живут, работают, едят и спят члены экипажа. Здесь проводятся научные эксперименты, здесь работают машины, обеспечивающие очистку воды и воздуха. Сама булавка — стержень длиной в сто пятьдесят метров — заполнена сложнейшими устройствами для передачи энергии на Землю. А белоснежный лист бумаги — это и есть солнечные панели станции.
Они построены из тончайших кремниевых фотоэлементов, каждый из которых весит не более десяти граммов, и способен концентрировать до сотни ватт энергии на квадратном метре площади. Если вы бросите взгляд из иллюминатора станции, вы увидите под собой бесконечное сверкающее снежное поле, от горизонта до горизонта. Оно подобно лезвию секиры, рассекающему звездное небо на две половины».
Все это правда. В условиях невесомости и космического вакуума мы можем строить по-настоящему колоссальные сооружения самой причудливой архитектуры. Концерн Мицубиси в последнее время носится с мыслью спонсировать строительство новой солнечной станции, фотопанели которой будут расположены в форме логотипа компании. Тогда счастливые жители Земли смогут тихими летними вечерами любоваться восходящим над горизонтом огромным знаком Мицубиси. Я подозреваю, что Кока-Кола и Мак-Дональде тоже подумывают о чем-то подобном.
