– Ваше имя? – скучающе поинтересовался он по-испански.
– Бойд Хаклют, – ответил я и полез в карман за паспортом. – Вы говорите по-английски?
Опершись локтями о стойку, он протянул руку.
– Да. Сеньор из Северной Америки?
– Нет, я из Австралии. Но некоторое время жил в Соединенных Штатах.
Когда таможенник раскрыл мой паспорт, брови его слегка приподнялись. Скорее всего, он впервые видел австралийского подданного.
– А что привело сеньора в Агуасуль? – спросил он с видом серьезной заинтересованности. – Туризм?
Он взял голубой мелок, который находился у него под рукой, и занес его над моим чемоданом.
– Нет, – ответил я. – С завтрашнего дня я приступаю здесь к работе.
Глаза таможенника сузились. Рука с мелком застыла в воздухе.
– Вот оно что, – произнес он. – А какая же у сеньора профессия?
– Я специалист по решению транспортных проблем, занимаюсь улучшением движения на оживленных магистралях, разработкой мер по предотвращению пробок на станциях метро, выходах…
Таможенник нетерпеливо кивнул.
– Ясно, – грубовато оборвал он по-испански. – И что же вы будете делать здесь, в Вадосе?
– Надеюсь решить транспортную проблему.
Все обстояло именно так.
Но сказав это, я снова ощутил возбуждение, которое испытал, когда получил предложение. Наверное, это не было связано просто с признанием моих заслуг в кругу коллег, с которыми я работал. Сьюдад-де-Вадос являл собой не только суперновый город, он служил эталоном как в градостроительстве, так и в решении транспортных проблем. И если тебе доверяют улучшить почти совершенную модель, это не только честь, но и предел мечтаний для всякого специалиста.
Конечно, можно предположить, что за двенадцать лет, прошедшие с момента утверждения застройки города, произошли определенные изменения. Но и лучшие математики, и самые совершенные компьютеры не застрахованы от возникновения непредсказуемых сложностей. Эксперимент был единственным средством выявления вероятных просчетов.
И все же…
Чиновник, как и я, испытывал недоумение. Но он знал, как от него избавиться. Он подбросил мелок, решительным движением поймал его и зажал в руке.
– К сожалению, мне необходимо проверить ваш багаж, сеньор Хаклют, – сказал он.
Я вздохнул и спросил себя, что же, собственно, так изменило его настроение. Однако жизненный опыт подсказывал мне, что иногда желаемого проще всего добиться самой обычной покорностью.
– Здесь только мои личные вещи, – заметил я между прочим. – Я говорил с вашим консулом в Майами и знаю, какие предметы запрещено ввозить в вашу страну.
– Возможно, – согласился он, но взял мои ключи от чемоданов.
Он задавал вопросы по поводу каждой вещи, которая попадала к нему в руки. Дольше всего он копался в моих шмотках, приговаривая, что мне не может пригодиться так много одежды. И ему вновь приходилось объяснять, что моя работа связана с постоянными разъездами, а на дорожных и строительных объектах одежду почистить негде. Поэтому я на всякий случай и взял кое-что лишнее, чтобы всегда прилично выглядеть.
– Сеньор Хаклют, видимо, весьма богатый человек? – вкрадчиво спросил он, меняя таким образом направление главного удара.
Я подавил искушение дать ответ соответственно уровню его интеллекта и покачал головой.
– Сеньор не очень богат – и такой багаж? – Таможенник явно решал для себя важный философский парадокс. – Не может ли сеньор сказать, сколько он будет получать в Вадосе?
– Вас это не касается, – отрезал я.
Он обнажил зубы с выражением, какое бывает у карточного игрока, который в четырнадцатый раз кряду выигрывает козырями. Этот человек вызывал у меня явную неприязнь.
– Сеньор Хаклют, вероятно, не совсем понимает, что я являюсь полицейским служащим, – снисходительно пояснил он. – И сеньор обязан отвечать на любой мой вопрос.
Я сдался.
– Я получаю двадцать тысяч доларо плюс накладные расходы.
Он захлопнул крышку последнего из моих чемоданов, отметил все их голубыми крестиками и энергично вытер руки с таким видом, будто хотел стряхнуть с себя нечто большее, чем мел.
– В таком случае, наверное, сеньор весьма щедро распоряжается своими деньгами, – заметил он. – Может, потому сеньор до сих пор и не сколотил состояние.
Он повернулся на каблуках и, тяжело ступая, отошел в сторону.
Таможенный контроль так затянулся, что все автобусы в центр города давно ушли. Пришлось выложить весь свой скудный запас испанского, чтобы носильщик понял, что мне надо найти такси и погрузить в него багаж. Тем временем я зашел в банк и поменял несколько американских долларов на хрустящие крупноформатные красно-желтые агуасульские доларо. Банкноты с изображением президента имели ту же номинальную стоимость, что и доллары, но их покупательная способность составляла лишь восемьдесят пять центов. И все же денежная реформа, которую провел Вадос спустя год после прихода к власти, явилась его первой крупной победой. Введение новой денежной единицы – доларо – имело дальний прицел в надежде, что он станет такой же конвертируемой валютой, как и его известный североамериканский образец. По латиноамериканским масштабам Вадос добился почти невозможного.
Когда настало время расплачиваться за услуги носильщика, мне вспомнились слова таможенника по поводу траты денег. Ради эксперимента я решил дать носильщику два доларо и посмотреть на его реакцию. Носильщик никак не обнаружил своих чувств, приняв меня скорее всего за туриста, который еще не знает цены здешним деньгам.
Дорога плавно вилась по горному склону, облегчая крутой спуск к Вадосу. Солнце светило ярко, воздух был прозрачен, видимость отличная, и с высоты птичьего полета я мог хорошо рассмотреть окрестности. В шестидесяти километрах отсюда, там, где материк сливался с океаном, расплывчатым пятном выделялся Пуэрто-Хоакин.
Окинув беглым взглядом открывшуюся панораму, я решил пока воздержаться от ее тщательного изучения. Внизу подо мной лежал Сьюдад-де-Вадос.
Это была впечатляющая картина, которую не могли передать никакие карты, планы и проспекты. Не нужны были ни путеводители, ни гиды вроде Флореса, чтобы постичь все величие и масштабность замысла.
Чем-то, что трудно выразить словами, архитекторам удалось придать городу вид органичного целого, отчего он напоминал собой гигантский работающий механизм. Во всем чувствовалась спокойная сдержанность, согласованность и безупречное функционирование всех звеньев, эффективность сочеталась с простотой, а единство лишено было единообразия. Все, о чем могут только мечтать архитекторы-планировщики, нашло здесь свое реальное воплощение.
