— Припомните, Антонио, — продолжал я, взяв его за дрожащий локоть. — Не просто образованный, читающий, но кто-то, кто в последние несколько дней показался вам — как бы это сказать? — странным. Необычным. Кто-то настолько странный, muy eccentrico[8], что вы запомнили его лучше всех остальных. Человек, который…
— Madre de Dios![[9] — воскликнул Антонио, вскакивая на ноги. Его взгляд устремился куда-то в глубь памяти. Он обхватил голову руками, как будто она вот-вот взорвется. — Спасибо, senor. Si, si![10] Был такой! Клянусь Христом, был вчера тут такой! Он был очень маленького роста. И говорил вот так: тоненьким голоском — и-и-и-и-и-и-и-и. Как muchacha[11] в школьной пьесе. Или как канарейка, проглоченная ведьмой! На нем еще был синий вельветовый костюм и широкий желтый галстук.
— Да, да! — Теперь уже я вскочил с места и чуть ли не заорал. — Продолжайте!
— И у него еще было такое маленькое и очень круглое лицо, senor, а волосы — желтые и подстрижены на лбу вот так — вжик! А губы у него такие тонкие, очень красные, как карамель, да? Он… он был похож на… да, на muneco[12], вроде того, что можно выиграть на карнавале.
— Пряничный мальчик!
— Si! Да, на Кони-Айленде, когда я был еще ребенком, — пряничный мальчик! А ростом он был вот такой, смотрите, мне по локоть. Не карлик, нет… но… а возраст? Кровь Христова, да кто его знает? Лицо без морщин, ну… тридцать, сорок, пятьдесят. А на ногах у него…
— Зеленые башмачки! — вскричал я.
— Que?[13]
— Обувь, ботинки!
— Si. — Он ошеломленно заморгал. — Откуда вы знаете?
Я воскликнул:
— Шелли Капон!
— Точно, так его и звали! А его друзья, которые были с ним, senor, все смеялись… нет, хихикали. Как монашки, которые играют в баскетбол по вечерам возле церкви. О, senor, вы думаете, что они, что он…
— Я не думаю, Антонио, я знаю. Шелли Капон, он один из всех писателей в мире ненавидел Папу. Нет сомнений, это он похитил Эль-Кордобу. Кстати, разве не ходили слухи о том, что эта птица сохранила в своей памяти последний, самый великий и не перенесенный на бумагу роман Папы?
— Да, senor, ходили такие слухи. Но я не пишу книги, я держу бар. Я приношу крекеры для птицы. Я…
— А мне, Антонио, принеси, пожалуйста, телефон. — Вы знаете, где птица, senor?
— У меня есть подозрение, большое подозрение. Gracias[14].
Я набрал номер «Гавана либре», крупнейшего в городе отеля:
— Шелли Капона, пожалуйста.
В телефоне что-то зажужжало и щелкнуло.
В полумиллионе миль отсюда карлик-марсианин поднял трубку, а затем раздался его голос, похожий на переливы флейты и колокольчиков:
— Капон слушает.
— Черт тебя дери, если это не так! — сказал я. После чего вскочил и выбежал из бара «Куба либре».
Пока я мчался на такси обратно в Гавану, я вспоминал Шелли, каким я знал его раньше. Окруженный вихрем друзей, он кочевал из отеля в отель, черпал суп из чужих тарелок, стрелял деньги из бумажника, выхваченного прямо на твоих глазах у тебя из кармана, с наслаждением пересчитывал листья салата в тарелке и исчезал, оставив у тебя на ковре кроличьи горошки. Милашка Шелли Капон.
Через десять минут такси без тормозов вытряхнуло меня у дверей какой-то невообразимой дыры на окраине города.
Все так же бегом я промчался через холл, ненадолго задержался у стойки администратора, затем поспешил наверх и встал как вкопанный перед номером Шелли. Дверь конвульсивно содрогалась, словно больное сердце. Я приложил ухо к двери. Из-за нее доносились дикие стоны и крики, будто там была целая стая птиц, попавших в ураган, который срывал с них перья. Я коснулся двери рукой. Теперь она, казалось, дрожала, как огромный стиральный автомат, перетряхивающий в своем нутре целую психоделическую рок-группу и еще кучу грязного белья в придачу. От этих звуков у меня даже трусы начали сползать по ногам.
Я постучался. Никакого ответа. Я толкнул дверь. Она отворилась. Я вошел и застал жуткую сцену, какую не стал бы писать даже Босх.
По всей загаженной гостиной валялись куклы в человеческий рост с полуоткрытыми глазами, с дымящимися сигаретами в прокуренных вялых пальцах, с пустыми бокалами из-под виски в руках, и все это под оглушительный вой радиоприемника, отбивавшего гулкие ритмы музыки, передаваемой, вероятно, из какого-то американского сумасшедшего дома. Комната являла собой сцену настоящего побоища. Мне представилось, что каких-нибудь десять секунд назад здесь проехался здоровенный грязный локомотив. Разбросанные во все стороны жертвы теперь лежали вверх тормашками в разных углах комнаты и взывали о помощи.
Посреди этого месива восседал — прямой и чистенький, одетый в хороший вельветовый пиджак, ярко-оранжевый галстук-бабочку и бутылочного цвета башмачки — не кто иной, как Шелли Капон. Который без тени удивления помахал мне рукой со стаканом и крикнул:
— Я знал, что это ты мне звонил. У меня абсолютные телепатические способности! Добро пожаловать, Раймундо!
Он всегда звал меня Раймундо. Имя Рэй было слишком плоско и обыденно. Раймундо делало меня доном, владельцем какой-нибудь животноводческой фермы с огромным стадом быков. Я не возражал — пусть будет Раймундо.
— Садись, Раймундо! Не так… развались в какой-нибудь интересной позе.
— Прости, — сказал я в самой дэшил-хэмметовской манере[15], на какую только был способен, заострив подбородок и бросая холодно-стальной взгляд. — Нет времени.
Я начал расхаживать по комнате среди его друзей: Гнойного, Рыхлого, Курчавого, Тихони-Безобидного и еще какого-то актера, который, насколько я помню, на вопрос о том, как он собирается играть роль в фильме, однажды сказал: «Сыграю, как трепетная лань».
Я выключил радио. В ответ на это многие из присутствующих зашевелились; тогда я вырвал радиоприемник с корнем из стены. Некоторые приподнялись и сели. Я поднял фрамугу окна и вышвырнул приемник вон. Тут они все закричали, как будто я только что спустил их собственных матерей в лифтовую шахту.
Радиоприемник с надлежащим звуком хлопнулся о бетонную дорожку внизу. С блаженной улыбкой на лице я обернулся к собравшимся. Многие из них уже вскочили на ноги и покачиваясь направлялись в мою сторону, несмело угрожая. Я вытащил из кармана двадцатидолларовую бумажку, не глядя сунул ее кому-то из них и сказал: «Пойди купи новый». Тот грузно помчался вон из комнаты. Дверь со стуком захлопнулась. Я услышал, как он скатился по ступеням вниз, как будто гнался за своей утренней дозой.
