Муромцева, когда мы вновь остались одни.
— Людей без совести хватает, — ответил я. — Они живут куда спокойнее тех, у кого эта самая совесть имеется. И это не обязательно плохие люди. Многие из них верят в свои идеалы. Они готовы пойти на многое ради исполнения клятв.
— Вы говорите о военных? — осторожно уточнила девушка.
— И о них тоже, — кивнул я. — Они выполняют долг, не задавая вопросов, не выказывая сомнений. Во время восстания, многим гвардейцам из полков, которые остались верны Императору, пришлось сражаться с братьями. Без сомнений и сожалений. Иначе Империя бы рухнула.
Виктория отвернулась, взглянув в окно. Я с трудом сдержался, чтобы не потянуться к ней. Даже не прибегая к своему таланту я ощутил, что в ее душе колышется тьма.
Мы закончили обед, и, несмотря на возражения Муромцевой, я попросил общий счет.
— По правилам этикета по счету платит тот, кто приглашает на трапезу, — пояснил я, вынимая из кармана бумажник. — Особенно если приглашенный работает на семью.
Подошедший официант положил передо мной папку со счетом, я разместил в кармашке нужную сумму, прибавив к ней чаевые, встал с кресла и направился к выходу. Виктория последовала за мной.
— Обычно я сама за себя плачу. Как-то непривычно… — пояснила она свое упрямство по пути к машине.
— Если вам будет спокойнее, то разрешаю вам пригласить меня куда-нибудь, — спокойно ответил я. — И оплатить счет.
— Разрешаете? — иронично спросила девушка, и я поспешно уточнил:
— В приличное место, где много людей. А то знаю я вас, независимых девушек. Опоите честного княжича и снимете на телефон, как я танцую без рубашки. А потом начнете требовать, чтобы я извинялся.
— За что?
— Уж поверьте, Виктория Ильинична, всегда найдется за что извиняться. Может, я и произвожу впечатление приличного молодого человека. Но вполне могу натворить всякого, за что должно быть стыдно.
— «Должно» или «будет стыдно»? — уточнила девушка. — Это важно, Василий Михайлович.
— У меня весьма устойчивая психика, как и положено душеправу. И потому я обязательно найду себе оправдание в любой ситуации, связанной с танцами без одежды.
— Да вы опасный человек, — фыркнула секретарь.
— Это вы еще не видели, как я готовлю. Получается чистый яд, даже если я жарю яичницу. Руки-то у меня не заточены под труд. Только ручку держать и умею.
Виктория наконец улыбнулась, оценив шутку, и я убедился, что ямочки на ее щеках и впрямь проявились.
— Куда едем дальше, Василий Михайлович? — поинтересовалась она.
— Домой, — просто ответил я.
— А как же расследование?
Я подошел к машине, открыл заднюю дверь и сообщил:
— В семье Юсуповых есть ветеран времен Восстания. Так что лучше всего сначала узнать у него, помнит ли он этого Холодова.
— Полагаете, Петр Феликсович знает этого человека?
— Может, он и страдает от больной ноги, но ум его все также ясен. Постарайтесь не относиться к нему как к списанному в запас гвардейцу. Этим вы можете его обидеть. И потом, я вам не позавидую.
— Думаете, он переселит меня в подвал? — хмыкнула Виктория.
— Полагаю, что однажды и вы можете оказаться на его месте, — просто заявил я. — И к вам тоже могут приставить молодого и крепкого сотрудника. Хотелось бы вам снисходительного от него отношения?
— Точно нет, — она мотнула головой и тихо продолжила. — И я не позволю себе неуважительного поведения в присутствии Петра Феликсовича. В нашей организации он легенда. Да и мало кому удалось бы справиться с теми двумя в подвале. А он сумел.
— Он и мне бы помог, если бы успел, — добавил я и устроился на заднем сиденье.
Муромцева же обошла машину и села за руль. Завела двигатель, и авто выехало с парковки.
Всю дорогу я молчал, думая об убийстве журналиста. Да еще и ветераном-гвардейцем, который сохранил верность Императору. Виктория же то и дело косилась на меня в зеркало заднего вида. Похоже, девушка ожидала очередного саркастического разговора. Но я молчал, откинувшись на спинку сиденья. И наконец, Муромцева не выдержала и уточнила:
— Василий Михайлович, с вами все нормально?
— Да, — ответил я. — Все хорошо. Я неважно выгляжу?
— Просто вы о чем-то задумались. И кажетесь мрачным.
— Да вот интересно стало, из какого полка был убийца Холодова, — ответил я.
— Почему вы не уточнили это у жандармов? — осведомилась Муромцева.
— Вряд ли они бы ответили мне на этот вопрос, — отмахнулся я и заметил, как улыбается Муромцева:
— У вас же есть способности к уговорам, — произнесла она. — Или…
Я едва слышно вздохнул. Высший дал Муромцевой шанс отыграться. И я был уверен, что девушка им воспользуется. Так и вышло. Помощница ненадолго замолчала, словно давая мне шанс признаться в просчете. А затем продолжила:
— Неужели вы забыли про это, Василий Михайлович?
Она хитро взглянула на меня в зеркало заднего вида. И я с неохотой признался:
— Не рассмотрел эту возможность. И на душеправа бывает непробиваемый психоз.
Заметил, как она снова улыбнулась, явно довольная маленькой победой. Но, к моему удивлению, развивать тему секретарь не стала.
— Это поправимо, — добавил я. — Завтра можно под каким-нибудь предлогом заглянуть на работу и попытаться найти списки тех, кто находился под постоянным наблюдением в лекарском лазарете. Или, если повезет, узнать нужную информацию из газет или новостей.
Муромцева важно кивнула, но в ее глазах плясали искры. Я же прикрыл веки и задремал. Проснулся же я от голоса Виктории:
— Приехали, княжич.
Я с неохотой открыл глаза и взглянул в окно. Авто стояло у крыльца дома. Я обернулся, оценив, что у открытых ворот расположился незнакомый парень в форме дружинника.
— Благодарю, Виктория Ильинична, — произнёс я и вышел из авто. Осмотрелся по сторонам, но никого больше не заметил.
Машина поехала к гаражу, я же потер руки и активировал «астральных двойников», чтобы проверить обстановку.
Двор был чист. А вот за стеной особняка я увидел три силуэта, один из которых был мне знаком.
— Что-то не так, Василий Михайлович? — послышался за спиной знакомый голос Муромцевой.
— Нет. Все нормально, — ответил я, поднялся по ступеням крыльца и открыл дверь.
Дядя сидел в
