него было чувство, что шарф особенно опасен. – А если эти наемники засекут, что мы уходим?
– Не предвосхищайте результата ваших действий, – сказал мужчина. – Спокойно ждите развития событий. Живите в мгновении.
В мгновение ока Райделл понял: пропала его задница. Прощай, поминай как звали.
Фонтейн отыскал для мальчика старую походную подушку, должно быть оставленную детьми, и уложил его на спину; тот все похрапывал. Сняв с него тяжелый шлем, он увидел, что мальчик спит с полуоткрытыми глазами; наверно, ему снятся часы, которые сменяют друг друга сплошной чередой. Он укрывает мальчика старым спальным мешком с выцветшими медвежатами; задумавшись, ставит мисо на стойку.
Чувствовалась едва заметная вибрация; то ли шаткая конструкция его лавки, то ли остов моста, глубинные ли плиты земли слегка подрагивали – толком и не поймешь, но старинные крохотные вещицы в шкафах подают голос, регистрируя неуловимое движение. На одной из полок падает ничком оловянный солдатик – отчетливый звук напоминает Фонтейну, что надо бы купить музейного воска, липкой субстанции для предотвращения подобных казусов.
Усевшись на высокий табурет за стойкой, Фонтейн раздумывает: а что, если проверить в браузере историю поиска, выяснить, какие страницы открывал мальчик на ноутбуке? Все эти дела с депозитными ячейками и то, как завелся его адвокат Марциал… Куда еще мог мальчик залезть? Впрочем, вряд ли в по-настоящему опасное место, решает Фонтейн, раз он всего лишь охотится за часами. Но как он достал описи частных хранилищ? Фонтейн ставит чашку на стойку и, покопавшись, выуживает «Жаже Лекультр» из кармана, читает маркировку на задней крышке:
G6B ∕ 346
RA ∕ | AF
172 ∕ 53
6В – означает степень точности хода, он это знает, но 346 для него – загадка. Широкая стрелка в центре – знак собственности ее королевского величества. 53 – конечно, год выпуска, но что означает 172? Сумеет ли мальчик разгадать эти цифры, если правильно задать ему вопрос? Фонтейн знает, что все биты информации где-то вливаются в общий поток. Он кладет часы на подушечку с логотипом «Ролекс» и снова берется за мисо. Глядя сквозь покрытый узором царапин стеклянный верх стойки, он замечает одну из недавних покупок, до сих пор он не рассмотрел ее как следует. Часы «Хельброс», сороковые годы двадцатого века, сделаны по дизайну военных наручных часов, но «Хельброс» – часы не «казенные». Ерунда, которую он купил у старьевщика с холмов Окленда. Он сует руку в витрину и достает это барахло, подлинное барахло по сравнению с G6B.
Окантовка вокруг стекла сильно побита – и полировка не спасла, а люминесцентные детали на матовом циферблате приобрели серебристый оттенок. Он достает из другого кармана лупу, ввинчивает ее в глаз и переворачивает «Хельброс», внимательно разглядывая через своего «циклопа» с десятикратным увеличением. Заднюю крышку когда-то снимали, потом привинтили обратно, но не плотно. Он откручивает ее пальцами и изучает следы истории механизма, оставленные часовщиком.
Щурится в лупу: последняя дата починки, отчеканенная внутри крышки, – август 1945 года.
Он вертит часы, рассматривает их со всех сторон. Кристалл искусственный, какой-то сорт пластика, определенно старинный и очень похоже, что оригинальный и подлинный. Потому что он видит, повернув часы к свету под определенным углом, что от радиации оригинальных радиевых цифр кристалл помутнел – каждая цифра, считай, впечатала в кристалл свою рентгеновскую проекцию.
Это открытие и дата – 1945-й – заставляет Фонтейна ужаснуться. Он ставит крышку на место, кладет «Хельброс» обратно под стекло, проверяет замки и засовы на двери, съедает остатки мисо и идет укладываться.
Мальчик лежит по-прежнему на спине, уже не храпит. Все тихо. Фонтейн устраивается на своей узкой постели, револьвер «смит-и-вессон», как всегда, лежит наготове.
Умиравший от рака отец рассказал Райделлу одну историю, якобы вычитанную им в сборнике афоризмов и занимательных рассказов.
В Англии в стародавние времена казнили одного человека. Казни там были жесточайшие – каленым железом, колесованием и прочее. Человек увидел перед собой плаху, топор палача. Он все время молчал и как бы равнодушно претерпел разнообразные муки, посмотрел на топор, на плаху, толстого палача и даже в лице не изменился.
Но потом к нему явился другой заплечных дел мастер с настоящим арсеналом пыточных орудий. Человека предупредили, что сначала его будут потрошить и только потом отрубят голову. Послышался вздох. «Лишние хлопоты», – сказал человек.
– Если я им так нужен, – сказал Райделл, ковыляя за незнакомцем, прячущим танто во внутреннем кармане, – почему они меня просто не схватят?
– Потому что вы идете со мной.
– Что же они вас не застрелят?
– Потому что у нас, у меня и этих людей, общий хозяин. В каком-то смысле.
– Он не позволит им вас застрелить?
– Смотря по обстановке.
Они подходили к безымянной забегаловке, в которой, как помнил Райделл, Бьюэлл Кридмор спел одну старую песню. Было шумно: громкая музыка, хохот, толпа у двери, все с пивом и, не скрываясь, дымят сигаретами.
Каждый шаг отзывался болью в боку Райделла, а он вспоминал Рэй Тоэй, сидящую на его подушке. Что, интересно, значит для нее этот «термос», то есть проектор, который он тащит на своем плече? Неужели она только так может проявляться в мире и общаться с людьми? Чувствует ли она хоть что-нибудь, когда голограмма включена? (Райделл сомневался.) А может, создавшие ее программы дают ей иллюзию более полноценного существования? Но если вы нереальны изначально, как сравнивать существование и не-существование?
Впрочем, сейчас его больше всего волновало, что и Лейни, и Клаус, и Петух настаивали на исключительной важности проектора, а он, Райделл, беззаботно хромает по доброй воле рядом с этим убийцей, типом, который явно работает на того, кто охотится за ним, Райделлом, ну и за проектором тоже, а он, понимаете ли, тащится как на поводке. Бараном на бойню.
– Мне нужно зайти сюда на минутку, – сказал Райделл и остановился.
– Зачем?
– Повидаться с другом, – ответил Райделл.
– Это что, благовидный предлог улизнуть?
– Я не хочу идти с вами.
Мужчина бесстрастно взирал на него из-за тонких очков.
– Вы осложняете положение, – наконец сказал он.
– Ну, так убейте меня, – сказал Райделл, стиснув зубы. Он перекинул ношу с плеча на плечо и, пошатываясь, прошел в дверь мимо курильщиков, в лицо ему пахнуло теплым ядреным пивным духом и разгоряченной толпой.
Кридмор стоял на сцене рядом с Рэнди Шоутсом и волосатым басистом с бакенбардами, они как раз заканчивали какую-то песню. Кридмор подпрыгнул с финальным «вау!», инструменты прогрохотали коду, и толпа взревела, топая
