Горные вершины врезались в небо, острые, как края вскрытой консервной банки. За далекой рощей туман разбивался о серые гладкие скалы. Даже здесь, высоко на склоне внушительного хребта, Экскурсионную станцию окружали деревья с толстой скользкой корой, растущие словно из глубоких сугробов мертвых черных листьев. Воздух тут так пропитался запахом гниющей древесины, похороненной во влажных толщах, что казалось, вдыхаешь опиумные пары.
Келли, допив свой коктейль, встала:
— Идем, пора готовиться к жизни в коллективе.
Леон покорно последовал за ней и тут же понял, что совершил ошибку. Большинство тех, кто находился в помещении, разгуливали в изодранной одежде в стиле сафари. Лица гостей пылали от возбуждения или, возможно, просто от спиртного. Леон отмахнулся от официанта с подносом, уставленным бокалами с шампанским: ему не нравилось, как этот напиток притупляет сознание. Тем не менее Леон улыбнулся и попытался поддержать светский разговор.
Что оказалось совсем не просто.
— Вы откуда? О, Хельсинки! И как оно там? А мы из (вставьте нужный город) — слыхали?
— Конечно же, не слышал.
Тут жили в основном примитивисты, привлеченные возможностью получить уникальный опыт. Леону казалось, что каждое третье слово в их разговорах — «природный» или «жизненный» и произносились они как мантра.
— Какое облегчение — оказаться вне прямых линий, — заявил тощий мужчина.
— Э… в смысле? — произнес Леон, пытаясь выказать интерес.
— Ну, прямых линий в природе не существует. Их создают люди. — Мужчина вздохнул. — Как здорово освободиться от прямизны!
Леон подумал о сосновых иглах; о напластованиях метаморфических пород; о внутренней грани полумесяца; о шелковых сетях паука; о черте на изломе океанской волны; о гранях кристалла; о белых кварцевых прожилках в гранитной глыбе; о далеком горизонте за безбрежным прохладным озером; о ногах птицы; о шипах кактуса; о пикирующем стрелой соколе; о стволах молодых быстрорастущих деревьев; о полосах высоких облаков, несомых ветром; о трещинах во льду; о ровном клине перелетных птиц; о сосульках.
— Это не так, — только и ответил он.
Леон привык к лаконичным высказываниям, но его короткие фразы терялись в бурной беседе: алкоголь брал свое. Все болтали, воодушевленные перспективой погрузиться в жизнь созданий, бродящих по долине внизу. Леон, заинтригованный, слушал, не комментируя. Некоторым хотелось посмотреть на мир глазами стадных животных, кто-то мечтал об охоте, кто-то о крыльях. Они говорили так, словно пришли поучаствовать в каком-то спортивном мероприятии, а он смотрел на все это совсем иначе. И тем не менее он молчал.
Наконец они с Келли сбежали в маленький парк возле Экскурсионной станции, предназначенный для ознакомления гостей с местными условиями до того, как они отправятся в настоящие походы или погружения. Здесь находились загоны для домашних животных. Уникальные экземпляры, генетически измененные и улучшенные звери, конечно же, размещались в другом месте.
Леон остановился, разглядывая загоны, и вновь задумался о социоистории, рассматривая ее с разных точек зрения. Он никогда не препятствовал потоку своих мыслей.
Животные. Не таится ли тут ключ к разгадке? Несмотря на тысячелетние попытки, людям удалость приручить лишь некоторые виды. Чтобы стать домашними, диким зверям нужно обладать целым набором характерных черт. Многие из прирученных животных ведут стадную жизнь, повинуясь схемам инстинктивного подчинения, которые люди смогли воссоздать. Эти животные должны обладать спокойным нравом: стада, срывающиеся с места при любом необычном звуке и не терпящие чужого вторжения, трудно удержать. Наконец, они должны размножаться в неволе. Большинство людей не стали бы ухаживать друг за другом и совокупляться под пристальными взглядами других — и большинство зверей тоже.
Итак, мы имеем овец, и коз, и коров, слегка приспособленных к условиям содержания в неволе с помощью биотехнологий, но тем не менее обыкновенных. Шимпанзе составляют исключение. Они — уникальные экспонаты этой охранной зоны, лаборатории, затерянной в глуши Центральной Африки.
К паре подошел квазипес, обнюхал их, проверяя, бормоча при этом невнятные извинения.
— Интересно, — заметил Леон, — эти примитивисты по-прежнему хотят, чтобы от диких животных их защищали домашние.
— Ну естественно. Этот парень такой большой.
— Никакой сентиментальности по поводу естественного состояния? Мы ведь всего лишь один из видов крупных млекопитающих.
— В уголки с нетронутой природой, может, и приятно заглянуть, но…
— Правильно, жить там не хочется. И все же я бы попробовал с шимпанзе.
— Что? Погружение? — Брови Келли тревожно приподнялись. Умеренно-тревожно.
— Раз уж мы здесь, почему бы и нет?
— Я не… Ладно, я подумаю.
— Говорят, можно вернуться в любой момент.
Она кивнула, прикусив губу:
— Угу.
— Мы почувствуем себя дома — совсем как шимпанзе.
— Ты веришь всему, что прочел в рекламном буклете?
— Я кое-что проверил. Это отлично развитая технология.
Уголки губ женщины скептически опустились.
— Ну-ну.
Теперь на нее лучше не давить. Время поработает на него.
Пес, большой и настороженный, ткнулся носом в его руку и невнятно протянул:
— Дооообррррой нооочи, сэээрррр.
Мужчина погладил квазипса. В глазах собаки он увидел родство, мгновенное взаимопонимание, о котором не нужно думать. Для того, кто так долго проживал в его голове, это было приятным соприкосновением с действительностью.
«Важное свидетельство, — решил он. — У нас глубокие общие корни». Возможно, потому-то ему и захотелось погрузиться в шимпанзе. Вернуться назад, увидеть то, что скрывает досадная пелена человеческого состояния.
— Да, мы действительно близкие родичи, — сказал главный специалист Рубен, высокий, загорелый, мускулистый, небрежно самоуверенный. Он был и проводником на сафари, и специалистом по погружению с биологическим образованием. Он исследовал применение техник погружения, а управлял станцией, по его шутливым словам, в основном промокнув насквозь после блужданий по джунглям. — Вселение в шимпанзе — лучшее из доступных погружений.
Леон с сомнением взглянул на эксперта. Pan troglodytes[151] обладали руками с отстоящими большими пальцами, таким же числом зубов, как и у человека, не имели хвостов, но он никогда не питал особой симпатии к этим существам, которых видел за решеткой в зоопарке.
Рубен повел рукой, охватывая ландшафт за пределами станции.
