— Постойте, не отвечайте, сначала выслушайте всё, что я собираюсь вам сказать. Ваше высочество, вы — сокровище! Принести свою жизнь в жертву большой политике — совсем не то, чего вы достойны. Но я не смог бы отказаться от такой прекрасной и чистой девушки, как вы, я бы всё равно женился на вас, в надежде, что когда-нибудь завоюю вашу любовь, если бы…
— Если бы — что? — приподняла брови Принцесса.
— Если бы сердце моё не было уже занято! — решительно признался ярл Эспеланн.
Она рассматривала красивое породистое лицо северного гостя, его бородку и гладко зачёсанные волосы, пламеневшие на солнце, серьгу, качающуюся в ухе, и чувствовала странную смесь облегчения — и разочарования из-за того, что ей предпочли другую женщину. Но первое было гораздо сильней.
— Ярл Эспеланн, зачем же вы тогда… а, понимаю! Наш с вами брак — идея королевы. С её величеством, говорят, шутки плохи.
Мужчина неловко улыбнулся.
— Точно!
— И вы хотите вернуться домой, заручившись моим отказом?
— Нет, ваше высочество.
— Нет?! — опешила Принцесса.
— Я не успел договорить, извините. Желай я, чтобы вы мне отказали, я не стал бы ничего объяснять. Ведь вы и так собирались сорвать помолвку, верно? Но если я уеду отсюда несолоно хлебавши, ваш отец найдёт вам другого жениха… а тётя Фредрикке не успокоится, пока не женит меня на подходящей мне по статусу женщине.
— А ваша избранница…
— С точки зрения тётушки, Аните не хватает знатности для того, чтобы породниться с королевской семьёй. Я обязательно найду выход, но мне нужно время. Если мы с вами будем помолвлены, оно у меня появится, понимаете? А вы избежите скандала — с его величеством королём Авитании, говорят, тоже шутки плохи.
Девушка молчала, и он продолжил, не зная, как толковать её молчание:
— Под разными предлогами нашу свадьбу можно откладывать много месяцев подряд. В крайнем случае, мы с Анитой обвенчаемся тайно, как только удастся усыпить тётину бдительность. Виновником скандала буду тогда я один. Но я уверен, мы сможем найти решение, которое устроит всех!
«Если я откажу ему сегодня, кто завтра займёт его место? Младший сын императора Франкии, идиот и пьяница? Старый развратник, брат кастильянского короля? Какой другой союз будет «чрезвычайно важным для Авитании»? И долго ли я смогу сопротивляться?» — подумала Принцесса с горечью.
— Ярл Эспеланн, полагаю, его величество до сих пор в оранжерее, — вымолвила она, наконец, и мужчина встрепенулся. — Ступайте к нему, просите моей руки… и можете сказать, что моё согласие вы уже получили. Папа будет счастлив.
— Благодарю вас, ваше высочество, — разволновался северный гость, поднёс к губам и коротко поцеловал её руку. — Я же говорил, что вы сокровище…
— Ступайте, ступайте, — поторопила девушка.
Вот и прекрасно! Самое время наведаться в Кленовый кабинет, пока его хозяин беседует в оранжерее с тем, кого мечтает увидеть своим зятем.
* * *
— А теперь, мой мальчик, мы с тобой познакомимся поближе!
По лицу придворного мага блуждала сладкая улыбка, глаза лихорадочно блестели, словно он, как и его жертва, провёл бессонную ночь. Скорее всего, так оно и было, но если одному мешали уснуть дурнота и страх, не отступавшие ни на мгновение, то другому — предвкушение близкого вивисекторского удовольствия.
«Познакомимся поближе»… Многоликий знал заранее, что утром услышит именно эти слова, и знал, что они означают. Поэтому он не выказал ни удивления, ни испуга, когда ему на голову легла сложная металлическая конструкция, холодные лапки которой плотно прижались к вискам. Демонстрируя свой страх, он выпустит его на волю, и тогда пиши пропало: даже если Принцесса не передумает, даже если она сумеет раздобыть ключ, толку от этого всё равно не будет!
В ногах у пленника, пристёгнутого, как и вчера, к кровати, придворный маг поставил круглое зеркало в широкой фигурной раме, наклонив его так, чтобы поверхность была видна им обоим. Многоликий предпочёл бы ничего не видеть, а потом внушить себе, что ничего и не случилось, но у Реймо были другие планы.
— Сопротивляться не советую, — почти ласково проговорил Потрошитель. — Я, в любом случае, получу то, что мне нужно, но если ты станешь мне мешать, процесс затянется и будет гораздо более неприятным!
Сегодняшней целью придворного мага были воспоминания Многоликого. У пленника и в мыслях не было сопротивляться. Наоборот, он намеревался помогать, как ни тошно было думать, что алчному взгляду мерзавца Реймо придётся отдать самое сокровенное. Сейчас важнее всего удержать в тайне визиты Принцессы! Злыдни болотные, пусть смотрит на что угодно, на маму, на домик-развалюху в предместьях столицы, на пацанов с Подгорной улицы, на Иду и на тех, кто был до неё, пусть следует за своим подопытным куда угодно, лишь бы не появилось в зеркале знакомое магу нежное девичье личико! Лишь бы он не прочитал по губам заветное: «Я принесу вам ключ!..» Если ленту памяти виток за витком раскручивать перед ним с самого начала и делать это как можно медленней, он просто не доберётся нынче до последних двух дней.
Металлические лапки на висках потеплели и как будто пульсировали, посылая болезненные импульсы внутрь черепной коробки. Голова закружилась, зрение расфокусировалось, превратив окружающие предметы в мутные цветные пятна, и только зеркало впереди было видно с устрашающей чёткостью. Его поверхность словно запотела, затянувшись молочным туманом, затем туман рассеялся, и вместо него возникло лицо молодой женщины с пышными рыжими волосами. Женщина светло улыбалась.
— Мать? — прохрипел Потрошитель.
— Да…
Первые детские воспоминания Многоликого, отрывочные и сумбурные, придворного мага не заинтересовали. Равнодушно глядя в зеркало, где сейчас маячили дощатый потолок и серые от старости занавески в мелкий жёлтый цветочек, Реймо спросил:
— Когда ты узнал о своём даре? Это она тебе рассказала?
Пленник помотал головой.
— Вспоминай.
Он вспоминал. Медленно. Очень медленно. Вспоминал маму, которая в те годы много плакала и хваталась за любую работу, но ещё не болела. Дом, дышавший на ладан, но ещё пригодный для жилья и по-своему уютный. Незатейливые игрушки, которые мама мастерила в редкие свои свободные часы. От картин, сменявших друг друга на зеркальном экране, щемило в груди, Многоликий даже рад был вновь увидеть давно утраченный мир, однако раскаленные гвозди, вонзившись ему в виски, разом его отрезвили. Реймо выплюнул:
— Быстрей! — и принялся подстёгивать пленника при каждой ненужной задержке.
Голодное и нищее, но согретое материнской любовью детство закончилось, как только мама заболела. Она слегла за полгода. Многоликий, которого тогда никто ещё так не звал, пытался работать — разносчиком газет, уборщиком, мальчишкой на побегушках у рыночных торговцев. Но грошей, что ему платили, не хватало даже на клейкий дешёвый хлеб, не говоря уже о враче и лекарствах для матери.
