— Ты говорила, что его сослали на пять лет, а где ж он теперь?
— Батюшка сказывал, что потом их определяют на поселение, а може, и помер, — добавила она тихо.
Васютка замолчал, а в душу заползла радость и благодарность пожару. Наболело ему быть «каторжником» и слышать при каждой стычке с мальчишками попрек бать-кой-убивцем.
Несколько дней шли проселочными дорогами, где в деревнях их расспрашивали, жалели, давали хлеба, молока, пускали на ночлег.
Шли медленно. Берегла мать непривычного к ходьбе мальчугана.
Сегодня Васютка нервничает. Мать говорила, что к вечеру будут в городе, да и не в каком-нибудь маленьком, а в Москве. Там найдут как-нибудь Ивана Беспалого, который в большие люди вышел; старшим дворником у купцов богатых служит! — Мамке он сродственником приходится; так, авось, не оставить своими милостями.
Озабоченная Арина даже про усталость забыла; гложет ее мысль, что-то ждет их там в Москве? Не пропасть бы! Часто ощупывает на груди холщевый мешочек, где у нее спрятан адрес Ивана и трешница да два пятака — весь капитал, что остался у матери с сыном.
Верст за двадцать от Москвы резко изменилась картина дороги; вчера еще малолюдная, — сегодня полна движения: идут, едут, спешат… И чего, чего только не несут и не везут…
— Мамка, неужели это все съедят!
— Знамо, съедят, сыночек, — город большой, людный…
— Глянь-ка, в каких жбанах железных молоко тащат… А моркви, а огурцов — воза! — дивится Васютка.
Не заметил Васютка, как солнце зашло и сумерки надвинулись.
— Васютка, — трясет его за плечо мать, — как мы по Москве ночью ходить будем? Сойдем-ка в сторону, да и прикорнем до рассвета в кустах!
Как автомат, идет за ней Вася. Послушно лег на траву, только от хлеба отказался, — не до еды…
Чуть не до рассвета не мог уснуть мальчуган; зато заснул же потом крепко, не слышал поднявшегося с зарей шума и гомона, не видел восхода солнца, а проснулся только от снопа горячих лучей, которые ударили ему прямо в лицо.
Над ним сидела мать; не будила его, видела, что мальчик с вечера сам не свой от новых впечатлений.
— Что, сыночек, поотдохнул маленько?
— Добре выспался, мамка; пойдем скорее в Москву!
— А ты поднимись на горку; ее, матушку, всю как на ладони оттуда увидишь!
Васютка даже до конца слов матери не дослушал; одним духом на горку влетел и замер…
У ног его, залитая ранним солнцем, во всю ширь развернулась Белокаменная… Дома-великаны погружены еще в сон. На улицах нет движения. Сады, как оазисы, раскиданы между домами. Зеленая лента бульваров окружила центр города. Серебром отливает широкая река; по ней ползут букашки-пароходы, и над всем этим ослепительно горят золотые главы ее сорока сороков.
— Ах, и хороша же ты, родная хлебосольная матушка-Москва! захватит дух и не у такого Васютки.
Насилу оторвала Арина мальчугана от захватившей его картины.
Как чумной спустился с горы, без мысли вошел через Калужскую заставу, и… не узнал только что виденной феерии в пыльных улицах предместья…
Глава XVI Роковая встреча
Устроилась понемногу в Москве васюткина мать. Не думает уж о возвращении в родную Пестровку.
Да и не диво; к чему бы она туда вернулась? — погорела дотла.
Здесь, хотя и живет в сыром углу, отделенная только ситцевой занавеской от пьяного сквернослова-точильщи-ка, который к тому же нещадно, смертельным боем бьет свою жену под гогот остальных угловых жильцов подвальной комнаты.
Бессильно страдает тогда ее сердце, но чем же она может помочь?
— Заступиться? Сунься, попробуй! Саму изобьет так, что дня три головы не поднимешь, а у нее работа тяжелая, стирает белье в прачечной.
Ну и ограничивается тем, что сожмется в своем углу в комочек и молится за бедную Феклу, а себя в это время такой ли счастливой считает, что уж как Господа благодарить не ведает.
Угомонится, заснет пьяница, выходит тогда она из своего угла, обмоет избитую голову Феклы, обвяжет ее намоченной чистой тряпочкой, поднесет водицы к запекшимся губам страдалицы, заберет к себе и накормит ее насмерть перепуганных ребятишек. «Подвал» зовет ее за это сестрой милосердия, а Фекла ангелом, которого ей по милости своей Матерь Божия послала, и дрожит от страха при одной мысли, что та из своего угла выедет.
Арина много раз уж говорила хозяйке, что съедет, если она пьяного окорачивать не станет; но в душе сознавала, что не бросит она ни бедной Феклы, ни ее ребят, жалея их и крепко веря, что за эту жалость ей и помогает Господь.
— И в Евангелии сказано, — повторяла она постоянно, — «возлюбите малых сих, ибо их есть царствие небесное».
Строго придерживалась Арина этого наставления, понимая его буквально, и казалось ей, что за эти ее заботы о несчастных детках Феклы она получила видимую помощь своему Васютке.
До получения места в прачечной, она по рекомендации родственника-дворника ходила на поденную работу по домам мыть полы, а то и бельишко постирать.
Так занесла ее судьба к одному пиротехнику. Хороший, ласковый барин. Увидал как-то пришедшего к матери Васю, разговорился с ним, узнал что Вася первым учеником сельскую школу окончил, а теперь по улицам бегает, газеты продает, и что на каждую книжку в витрине у него глаза горят. Предложил ему поступить к себе в лабораторию мальчиком для услуг, а по вечерам обещал учить его понемногу.
Бухнула ему в ноги Арина, счастливыми слезами заблестели глаза у Василия. Так и живет теперь у доброго барина. Уж который год живет. Одет так чистенько, беленький, хорошенький такой стал, что узнать нельзя.
Хозяин им не нахвалится, по ученой части, вишь, больно способен, да за усердие и любовь к делу хвалит. Говорить, что через годик-два правой рукой его станет.
И теперь уж свою горенку имеет, жалованье получает, за одним столом с хозяином ест. Все мать уговаривает к себе перейти; будет, говорит, по сырым подвалам ютиться, с утра до вечера над чужим бельем спину гнуть. Только она об этом и слышать не хочет. Пусть лишнюю копейку себе сынок на черный день отложит, а она, слава Богу, сыта, да и Феклу жаль бросить; пропадет, мол, без меня… Да и ей самой не за что будет тогда ждать от Господа счастья, а чем же другим милость его заслужить может? Поищет глазами закоптелую икону и шепчет: «Пошли, Господи, Васют-ке моему хорошую долю; не отступись от него, а я всем довольна, Господи Батюшка!»
* * *
Вот уже целую неделю стоит Арина на легкой работе. Захворала племянница хозяйкина, которая обычно разносила белье клиентам; за старательность и за честность эту обязанность пока поручили Арине.
