— Более совершенного отпуска я и представить не могу. Это тебе не просто выбраться из дому — ты выбираешься из своей оболочки, из своего вида.
Леон посмотрел на грушу.
— И они так, так…
— Сексуально озабочены?
— Ненасытны.
— Ты вроде был не против.
— Мой шимпанзе, Япан? Я освободился, как только им овладело желание «поиметь их всех».
Жена взглянула на него:
— Правда?
— А ты разве нет?
— Да, но я не ожидала, что мужчина поведет себя как женщина.
— Неужто? — заметил он сухо.
— Пока ты тратил время на динамику социализации шимпанзе, я читала материалы из исследовательской библиотеки главспецов. Женщины посвящают себя своим детям. Мужчины придерживаются двух стратегий: первая — родительский долг и вторая — «козел в огороде». — Она приподняла бровь. — Обе весьма распространены, а значит, обе прошли эволюционный отбор.
— Я — исключение.
К его удивлению, Келли рассмеялась.
— Я говорю так, вообще. Мое мнение таково: шимпанзе куда более неразборчивы, чем мы. Самцы заправляют всем. Они помогают самкам, воспитывающим их детей, но при этом все время присматривают подходящий товар на стороне.
Леон переключился на профессиональный тон; так он чувствовал себя гораздо увереннее, обсуждая подобные темы.
— Как говорят специалисты, обезьяны придерживаются смешанной репродуктивной стратегии.
— Как изящно.
— Изящество плюс точность.
Конечно, он не мог быть на сто процентов уверен, что Келли вышла из Шилы, когда самец подошел оприходовать ее по-быстрому. (Они всегда делают это по-быстрому — секунд за тридцать или даже меньше.) Могла ли она успеть покинуть мозг шимпанзе так стремительно? Ему самому потребовалось несколько мгновений, чтобы выбраться. Естественно, если она увидела приближающегося самца, догадалась о его намерениях…
Леон удивился самому себе. Какую роль играет ревность, когда они вселяются в другие тела? Имеет ли здесь смысл обычный моральный кодекс? И все же обсуждать такое с женой как-то… неловко.
Он так и остался «деревенщиной», нравится ему это или нет.
Леон уныло сосредоточился на жарком из «филе местного скитальца», как гласило меню, оказавшемся темным, землистого цвета мясом в подливе из пикантных овощей. Он жевал с воодушевлением и в ответ на вполне очевидное ошеломленное молчание Келли произнес:
— Смею предположить, шимпанзе тоже известна коммерция. Пища за секс, предательство вожака за секс, спасение ребенка за секс, поиск блох за секс, почти все, что угодно, за секс.
— Видимо, такова их бытовая валюта. Коротко, просто, и определенно никакого удовольствия. Туда-сюда, быстренько, острые ощущения, потом бум — и все.
Он кивнул.
— Самцам это нужно, а самки этим пользуются.
— М-м, все ты замечаешь.
— Если я собираюсь рассматривать поведение шимпанзе как своего рода упрощенную модель поведения людей, иначе нельзя.
— Шимпанзе как модель? — раздался уверенный голос главспеца Рубена. — Едва ли они образцовые граждане, если вы это имеете в виду. — Он одарил пару лучезарной улыбкой, за которой явно скрывалось не только непременное для этого места дружелюбие.
Леон механически улыбнулся в ответ.
— Я пытаюсь отыскать переменные, описывающие поведение шимпанзе.
— Тогда вам следует проводить с ними много времени, — сказал Рубен, садясь за их стол и поднимая палец, подзывая официанта с выпивкой. — Они загадочные создания.
— Согласна, — отозвалась Келли. — А вы часто погружаетесь?
— Ну, сейчас наши исследования ведутся по-другому. — Уголки губ Рубена скорбно опустились. — Стратегические модели и все такое. Я внес идею туризма: использовать уже отработанную технику погружения, чтобы добывать деньги для проекта. Иначе нам пришлось бы закрыться.
— Счастлив внести свой вклад, — сухо вставил Леон.
— Признайся, тебе это нравится, — улыбнулась Келли.
— Ну да. Это… иначе.
— Степенному профессору Маттику полезно выбираться из своей раковины.
Рубен сиял.
— Вы уж не слишком рискуйте, оказавшись там. Некоторые наши клиенты воображают себя супершимпанзе или кем-то в этом роде.
Глаза Келли сверкнули.
— А в чем состоит опасность? Наши тела тут, заторможены…
— Вы крепко связаны, — пояснил Рубен. — Сильный стресс, пережитый шимпанзе, может вызвать ответный стресс вашей собственной нервной системы.
— Какого рода стресс? — поинтересовался Леон.
— Смерть, серьезная травма.
— В таком случае, — обратилась Келли к Леону, — я думаю, что тебе не стоит погружаться.
Леон ощутил раздражение.
— Перестань! Я в отпуске, а не в тюрьме.
— Любая угроза тебе…
— Всего минуту назад ты упорно твердила, как мне это полезно.
— Ты слишком важен для…
— На самом деле риск весьма незначителен, — мягко заверил Рубен. — Обычно шимпанзе не умирают внезапно.
— И я всегда смогу выйти, если замечу приближение опасности, — добавил Леон.
— А ты это сделаешь? Мне кажется, ты входишь во вкус приключений.
Она была права, но Леон не собирался признавать это. Ему захотелось сбежать от однообразной математической рутины — и точка.
— Мне нравится находиться вне бесконечных коридоров Хельсинки.
Рубен уверенно улыбнулся Келли:
— К тому же мы пока не теряли туристов.
— А как насчет персонала? — парировала она.
— Ну, это был исключительный случай…
— Что произошло?
— Шимпанзе упал со скалы. Женщина-оператор не успела освободиться и осталась парализованной. Шок от пережитой в погружении смерти может оказаться фатальным. Но сейчас наши сети снабжены надежными предохранителями…
— Что еще? — напирала она.
— Что ж, имел место еще один неприятный эпизод. В первые дни, когда у нас был простой проволочный забор. — Главспец неуютно поежился. — Сюда пробрались хищники.
— Какие именно хищники?
— Стая квазиприматов-охотников, Carnopapio grandis. Мы называем их рабуинами, они были выведены в ходе генетических экспериментов двадцать лет назад. Они унаследовали ДНК бабуинов…
— Так как они проникли на территорию? — настаивала Келли.
— Они представляют собой что-то вроде диких свиней, с копытами, которыми можно копать. Однако они плотоядные. Рабуины почуяли дичь — наших животных в загонах. И вырыли проход под изгородью.
Келли взглянула на высокие бетонные стены.
— А эта ограда надежна?
— Безусловно. Не забывайте, рабуины — плод генетического эксперимента. Кто-то попытался создать хищника, передвигающегося на двух ногах.
