Капитан вышел из бункера под гогот Ильи. Это был, безусловно, новый Большаков, точнее сказать, обновленный. Очень многое в нем восстановилось из прежнего, («дорубцовского» периода: исчезла озлобленность, обида на весь мир из-за того, что ему не повезло в любви, отчаяние. Вернулась прежняя веселость, разбавляющая и нейтрализующая яд его ехидных шуток. Но появилось и нечто новое: взрослая, серьезная целеустремленность, уверенность в себе. В его шутливых планах насчет новой жизни, конечно, была какая-то доля истины. Вопрос в том, какая. Виталию хотелось поехать куда-нибудь в Подмосковье или хотя бы к себе в Выхино, куда Илья не доставал, и подумать об этом спокойно и вволю, не сдерживаясь и не переключая намеренно мысли на другие предметы.
Раньше Ларькину казалось, что Илюша прячется от мира за своим могучим «Вампиром», как за щитом, живет в создаваемой компьютером виртуальной реальности, избегая осязаемого вещного мира. Но то был Илья, ещё не открывший и не осознавший своих сверхъестественных способностей. Теперь капитану стало казаться, что «Вампир» прикрывает не столько Илью от мира, сколько мир от Ильи. Виталий с беспокойством представил себе, что будет, если Большаков надумает заняться политикой.
Политические взгляды у них сильно различались, несмотря на то, что оба служили в одной Конторе. Ларькин душой был за сильную, но все ж таки непременно демократическую Россию. А на убеждениях Ильи сильно сказывалось, очевидно его простонародное происхождение в сочетании с «верхним» образованием. Он был оголтелым технократом, болел за власть сильную и просвещенную одновременно, демократию называл фикцией, опиумом для народа и игрой для дураков. «Простому народу, — неоднократно говорил он Ларькину, — не нужны избирательные права, и не надо его втягивать в эту грязную игру. Народ хочет только кушать и жить в безопасном уютном жилище — и что самое странное, имеет на это полное право».
Затем Илья обычно начинал излагать такую бредовую феодально-технократическую утопию, что капитан только насмешливо отмахивался. Но теперь Виталий без прежней иронии вспоминал эти прожекты. А что, если компьютерщик попытается воплотить их в жизнь?
«Не ввели ли его в соблазн открывшиеся способности? — начал было думать Виталий. — То, что недоступно простому человеку, для него теперь — раз плюнуть. Разогнать бушующую толпу, разоружить роту спецназа, пройти на любой охраняемый объект, внушить главе государства отдать любое приказание...»
Может быть, именно желание попридержать Большакова за пультом, боязнь лишний раз дать ему почувствовать свою силу сыграла решающую роль в том, что капитан отказался на время от планов свозить Илью на Стромынку для сканирования домов. Неосторожную шалунью Рубцову он опасался теперь меньше, чем внезапно посерьезневшего Большакова. Во всем этом надо было предварительно разобраться.
***
Бывший комендант общежития Петр Ильич Донковцев, оказалось, вышел недавно на пенсию и спокойно жил в своей уютной двухкомнатной квартирке близ Сокольников. Это был лысый большеголовый крепкий ещё старик, сохранивший в манерах и мимике властные командирские черты, без которых никак было не обойтись правителю, умевшему долгие годы держать в своих руках буйное население корпуса «А». Ларькина он, впрочем, встретил приветливо, угостил крольчатиной с овощным гарниром и напитком из красной смородины.
— Нет, жалоб на квадратные метры не было, — сказал он, отвечая на вопрос Виталия. — На то, что мест мало в общежитии, обижались. На меня жаловались, это было. А так, вообще-то, народ молодой, у них заботы были другие. Какие им квадратные метры? Была бы койка — вот и всё, что им нужно.
— А у вас не было никаких сомнений, проблем, связанных с метражом?
— Хлопот и без того много было. Чтобы комнаты перемерять — нет, этого не было... — старик вдруг задумался, и весь лоб у него покрылся складками. — Хотя вот неплохо было бы это сделать в восемьдесят четвертом году в двадцать второй комнате. И в двадцать третьей — тоже. Сейчас, когда вы сказали, я так подумал... Но теперь уж не воротишь.
— А что такое?
— Да мелочь, в общем-то. Коврик у одного парнишки висел на стене. Сам-то парень из Грузии был, Гоча его все звали. Вот он для тепла и для красоты коврик себе повесил, с тигром, красивый такой, большой, хотя и тонкий. А на стене полка висела книжная, места было мало. Полку он перевешивать не захотел, поленился — и загнул часть ковра в углу на вторую стену, — рассказывал старик. — Не так красиво, но тепла больше.
— И, что же?
— А летом у него этот ковер так сильно провис, что пришлось перевешивать. Да не просто провис, а гвозди, словно крючки от гардины, вместе съехались. Так, как будто стена сантиметров на тридцать подалась. И в двадцать второй комнате, за стеной, то же самое.
— То есть одна из стен, как вы говорите, увеличилась в толщине больше чем на полметра?
— Так получается.
— Интересно получается. Вы приняли какие-то меры?
— Вызвали специалиста-строителя, он посмотрел, стены постукал, ничего не обнаружил. Только ребятишки потом жаловались: койки перестали вдоль стены умещаться, как раньше. Одну тумбочку пришлось переставить. Но и все, на этом вся история закончилась. Никаких бед от этого расширения не было. Если оно вообще было. Хотя почему-то я сейчас больше уверен, что толщина стены увеличилась. А тогда ни в какую не хотел верить, — старик покачал головой. — Много шуму было.
— А вам не кажется, что стены в здании, в целом, чрезмерно толстые, нестандартные?
— Да кто ж его знает, зачем его строили. Нам-то оно от НКВД досталось. Может, там раньше тюрьма была... Особо не задумывался.
— Постарайтесь вспомнить, не слышали ли вы каких-нибудь рассказов о сверхъестественных явлениях в вашем корпусе? Домовой, например? Призраки?
— Как же, было, все было. Черти, привидения, ведьмы... Напьются, простыни на головы напялят — и айда девок пугать. А те намажутся пострашнее — и парням в окна рожи корчат. Или меня пугают. Всякой всячины насмотрелся.
— Я имею в виду что-нибудь серьезное.
Старик засмеялся:
— Сам призраков не видел, врать не буду. А по разговорам не отличишь, то ли на самом деле было, то ли врут, то ли с перепугу несут невесть что. Не знаю.
— Объясните мне, пожалуйста, где находятся двадцать вторая и двадцать третья комнаты.
Донковцев нарисовал Виталию план на листочке бумаги. Стена между комнатами находилась ближе к западу и делила здание по длине в отношении три к одному.
Прежде чем идти на очередной доклад к Борисову, Виталий провел
