— Боже мой, так вы должны быть ярыми защитниками природы, — сказала Люси.
Я кивнула.
— А кто может знать, какие цветы она любит?
— Роберт, возможно, — предположила я.
— Джильда знает почти наверняка, — подсказал Дойл.
Люси помрачнела:
— Она уже послала за адвокатом. Она нам ничего не скажет.
— Может и сказать, если вы ей объясните, что она ставит под угрозу свой народ, — сказал Дойл.
— Не думаю, что она так уж о нем заботится, — буркнула Люси.
Дойл выдал свою фирменную полуулыбочку:
— Скажите ей, что выходит, будто Мередит заботится о них больше. Намекните, что Мередит лучше Джильды как правительница — и она как минимум назовет вам растение.
Люси глянула на него и одобрительно кивнула:
— Красивые и умные. Оба. Так нечестно — почему мне никак не попадается Прекрасный Принц вроде этих двоих?
Я не нашлась с ответом, зато Дойл ответил:
— В нашей сказке не мы играем роль Прекрасного Принца, детектив. Это Мередит пришла нам на помощь и спасла от печальной участи.
— Прекрасная Принцесса, значит?
Он улыбнулся — на этот раз яркой белоснежной улыбкой, которую так редко удавалось увидеть. На щеках у Люси показался румянец, и я поняла, что она к Дойлу неравнодушна. Не могу ее винить.
— Да, детектив. Мередит — наша Прекрасная Принцесса.
Холод взял мою руку в обе ладони и посмотрел взглядом, выражавшим все, что только можно:
— О да.
— Хотите сказать, что мне не ждать принца надо, а найти, спасти и привезти домой?
— У меня так и получилось, — улыбнулась я.
Она покачала головой:
— Нет, Мерри. Я каждый божий день людей спасаю, ну или пытаюсь спасти. Хотя бы раз в жизни я хочу, чтобы спасли меня.
— Я попробовала на собственной шкуре и то, и другое. Поверь, Люси, лучше спасать самой.
— Поверю, раз ты говоришь. Пойду спрошу у Роберта, не знает ли он, где искать нашу маленькую приятельницу.
Она помахала нам, направляясь к толчее людей. Двое копов в форме выросли перед ней, словно она приказала им подойти, как только она закончит разговор с нами — вероятно, так оно и было. Это были наши старые знакомые Райт и О'Брайан.
— Нам приказано обеспечить вашу безопасность по пути к машине, — доложил Райт.
— Так пойдем, — сказала я.
И мы пошли той же дорогой, которой пришли сюда, сквозь вспышки фотокамер все новых и новых папарацци и репортеров.
Мы тут же обзавелись импровизированной свитой из репортеров. Довольно скоро их накопилось столько, что Райт и О'Брайан не смогли нас вести, не применяя физического насилия, а им, надо думать, было приказано не связываться с прессой. Они оказались перед той же проблемой, что и мои телохранители в последние месяцы — как сохранять политкорректность, когда незнакомые люди орут тебе в лицо, блицы вспыхивают, как светошумовые гранаты, и толпа вокруг превращается в сплошную стену тел, а тебе нельзя и толкнуть никого?
Репортеры выкрикивали вопросы:
— Вы участвуете в полицейском расследовании, принцесса?
— Что вы расследуете?
— Почему вы плакали?
— Хозяйка того магазина действительно ваша родственница?
Райт и О'Брайан пытались протолкаться сквозь толпу, никого не толкая, а это куда трудней сделать, чем сказать. Дойл с Холодом как приклеенные держались у меня по бокам, потому что к толпе стали присоединяться уже не только репортеры: люди и фейри повыходили из магазинов и ресторанов узнать, что тут за суматоха, Любопытство в природе человека, но зеваки так увеличили толпу, что двигаться стало невозможно.
И вдруг репортеры утихли — не все сразу, а постепенно. Один замолчал, другой, потом они начали оглядываться, словно ища источник доносившегося до них звука — неприятного звука. Потом и я ощутила то же, что они — страх. Словно промозглым ветром потянуло откуда-то. Я стояла на ярком калифорнийском солнышке, а по спине ползли холодные мурашки.
Дойл стиснул мне руку, и это слегка привело меня в чувство. Я смогла усилить магическую защиту, и страх тут же схлынул, но на лицах репортеров он все так же был виден.
Райт с О'Брайан схватились за пистолеты, напряженно оглядываясь по сторонам. Я расширила защиту, заключая их в магическое поле — тем же способом, каким недавно распространяла гламор на Дойла и Холода. У Райта плечи распрямились, словно с них упал груз. О'Брайан сказала:
— Что это было?
— Не было, — поправил Дойл. — Есть.
— Что? — не поняла она.
Репортеры расступились половинками занавеса. Им не хотелось стоять близко к тому, кто шел среди них. А шел там Фар Дарриг, скаля остро отточенные зубы. Я не ошиблась, сразу посчитав его ухмылку злой. Он откровенно наслаждался страхом репортеров, это видно было по лицу и небрежной походочке.
Он подошел к нам и опустился на одно колено:
— Рад служить, ваше величество.
Блеснула фотовспышка, запечатлев сцену для вечерних или завтрашних новостей. Фар Дарриг глянул в ту сторону и там закричали, а потом фотограф бросился бежать по тротуару — камеры подпрыгивали и колотили его по спине, а вопил он так, словно за ним гнались все гончие ада.
Прочие журналисты дружно отступили еще на шаг. Фар Дарриг злобно хохотнул — я от одного этого звука покрылась мурашками. Если такое услышать, когда идешь один по ночной дороге, можно от страха спятить.
— Ты, должно быть, долго тренировался так смеяться, — сказала я. — Кровь в жилах стынет.
Он довольно усмехнулся:
— Приятно, когда твою работу ценят по достоинству, ваше величество.
Из толпы кто-то выкрикнул дрожащим голосом:
— Он к вам обращается, как к королеве. Значит ли это, что вы сохранили трон?
Фар Дарриг прыгнул в его сторону, вытянув руки, и крикнул:
— Бу!
Репортеры с той стороны бросились врассыпную. Он сделал шаг в другую сторону, но там народ тоже подался назад, защитным жестом вскидывая руки.
