– Да, вижу я, какой вы поэт, – вздохнул учитель и показал на куклу. – А это зачем разломали?
Пушкин пожал плечами и признался:
– Хотелось узнать, чем она пищит и почему моргает.
– Здоровое детское любопытство. Видишь ли, – ученый обратился к журналисту, – у них периодически проявляются детские привычки, детские способы познания мира. Узнать – значит что-то поломать. – И, повернувшись к поэту, стал отчитывать его. – Нельзя так, Александр Сергеевич. Если вам что-то интересно, обратитесь ко мне, я объясню, расскажу, покажу. А оттого, что вы сломаете, мало пользы. Куклу испортили, а ничего не узнали. Вам нужно терпеливо учиться, чтобы познать мир вокруг себя.
– А чего его познавать – солнце светит, и хорошо, – с некоторой развязностью и чувством собственного достоинства проговорил Пушкин. – Зачем учиться, если мне и без того уже памятник поставили? Кстати, я хотел бы взглянуть на него. Достаточно ли хорошо сделан.
– Памятник воздвигли поэту, а вот вы кто такой, надо еще выяснить, – возразил Валерий. – Вы и часы сломали? Признавайтесь.
Александр Сергеевич помялся, но отпираться не стал.
– Они так забавно тикают. Я хотел узнать, что у них внутри жужжит.
– Дайте-ка мне части, – Валерий протянул руку.
Александр Сергеевич нехотя полез в карман брюк и высыпал оттуда пригоршню мелких деталей. В тот же миг из-за двери выскочила Клеопатра и затараторила:
– Вот видите. Я же говорила – он всё ломает. Он и в телевизор собирался влезть, но его током ударило, он и отскочил. Пусть извиняется за мою куклу. Падай передо мной на колени и в слезах моли о прощении.
Она капризно выпятила губки и жеманно повела плечами.
– Жди, сейчас паду к твоим ногам, сена только подстели, а то колени ушибу, – пренебрежительно фыркнул Александр Сергеевич.
– Проси немедленно, – палец Клеопатры властно указал на пол.
– Клео, сейчас такие манеры не в моде, – вмешался Валерий. – Нельзя из-за куклы так унижать человека. Есть другие способы признания собственных ошибок. Достаточно, если он словами скажет, что признаёт их.
Из гостиной послышался голос тетушки Лиды.
– Клео, где ты? Клео.
Девушка сорвалась с места и, не ожидая дальнейших извинений, умчалась на зов.
– Совершенные дети, – покачал головой Валерий.
Они вышли из комнаты и направились в мастерскую, где стояла машина, сверкая множеством деталей, клавиш, экранов. Ученый обошел ее вокруг и задумчиво похлопал по блестящей поверхности.
– Да, машина хороша, но она не способна возродить индивидуальность. Мы не сможем наполнить мир прежними гениями, – он сокрушенно вздохнул. – А какая великолепная была идея – возродить таланты и наводнить их новейшими изобретениями и произведениями весь земной шар.
Сущность человека заключается в его самосознании, в совокупности знаний, чувств, мыслей. Но именно эта сущность, именуемая душой, нам до сих пор не известна. Что она собой представляет на самом деле и почему выдает те или иные свойства? Мы привыкли восхищаться душевными качествами, но никакого понятия не имеем, из чего они слагаются и почему люди отличаются именно духовными качествами? И почему они являются признаком индивидуальности и неповторимости личности? И самое удивительное – почему Природа, повторяя формы, никогда не повторяет индивидуальность?
За всю историю развития человечества не было еще двух одинаковых личностей, хотя по внешнему виду она повторяла людей не раз. Существовали двойники и в одно время, и в разные века. Можно сейчас найти человека, к примеру, похожего на Бруно, который жил триста лет назад, и можно найти человека, похожего на меня, но жившего шестьсот лет назад. Я хочу этим подчеркнуть еще раз ту странную загадку Природы: она многократно повторяет в течение развития человечества одну и ту же форму и ни разу не способна повторить личность. Почему это происходит, на какой основе и по каким законам?
Природа любит типизацию, но не допускает ее во внутреннем мире человека, в характерах. Бывают похожи, но никогда нет абсолютно одинаковых. Даже зеленый крокодил, бесконечно повторяемый по внешнему облику, никогда не повторяется по внутреннему содержанию, и каждый крокодил, обладая своим неповторимым характером, тоже есть личность в своем роде, и повторить нам его в этом плане так же невозможно, как и человека. То есть это правило распространяется и на животный мир: форма повторяема – личность нет. Именно поэтому выданные «Син-ген» люди не соответствуют своим оригиналам.
– Слушай, у меня интересная мысль! – радостно воскликнул Павел. – Давай повторим опыт: сделаем дополнительно ещё парочку Пушкиных. Изменим параметры. А вдруг да удастся поймать сущность человека. Главное – уловить его характер, а душа, мне кажется – это всего лишь производная характера.
– Нет, ошибаешься, – возразил ученый, – душа не производная характера, а наоборот – она формирует характер во всем многообразии его оттенков. Да и повторение Пушкина, уверен, нам ничего не даст.
– Чего тебе, собственно говоря, бояться? – уговаривал Павел. – Был один Пушкин – станет три. Только многократным повторением опыта ты можешь приблизиться к истине и определить, в чем твоя ошибка или в чем скрыта загадка Природы. Кто знает, а вдруг на этот раз опыт удастся, и кто-нибудь из новых Пушкиных начнет сочинять стихи. Как ты помнишь, «риск – благородное дело». А если остановиться на одном опыте, что кому ты докажешь? Разве кто-нибудь в истории науки на основе единственного эксперимента делал открытия?
Валерий слушал его задумчиво, опустив глаза в пол, но последние слова прозвучали убедительно, и он согласился:
– Да, пожалуй, ты прав. Но куда их потом пристроить? Мало создать человека, его надо как-то вовлечь в жизнь.
– Ты можешь открыть свою лабораторию по копированию любимых вещей или исчезающих видов животных. А все новоиспеченные таланты привлечь к работе в этой лаборатории, – предложил Павел.
– Да, пожалуй, это возможно. Согласен, – и приободрившись, уже оптимистично Валерий произнес: – Повторим эксперимент, – и он занялся подготовкой машины к пуску.
Через какое-то время она вновь засветилась, переливаясь разноцветными огнями, и из стеклянной призмы вышел второй Александр Сергеевич.
Павел, восторженный и нетерпеливый, сразу же бросился к нему с вопросом:
– Александр Сергеевич, вам хочется сочинять?
– При чем тут Александр Сергеевич? – удивился тот. – Я Василий Иванович. И мне не сочинять хочется, а есть.
– Не волнуйтесь, мы вас накормим несколько позднее. А пока подождите, – успокоил его Павел и устремил взгляд на куб, где в этот момент облекался в плоть и кровь третий Пушкин.
