— Он заставляет меня думать.
— Думать о чем? — спрашивает он.
— Обо всем.
Он не комментирует.
— Я не хочу думать.
— О чем? — уточняет он.
— Ни о чем.
— Когда все будет сделано, мы переберемся в пустыню.
— Скорее бы все закончилось.
— Солнце и песок, никакого прибоя.
Плавными движениями кисточки она красит ноготь пурпурным лаком.
По мере того как земля уходит от солнца, пушистая тень сосны простирает свои крылья к дому.
За травяным овалом, под гранитными утесами, волны бьют о берег.
На западе синее море выглядит холодным, суровым. Оно преобразует золотые лучи солнца в стальные чешуйки, которые надвигаются на них, как гусеницы боевой машины.
— Мне приснился сон, — говорит она после короткой паузы.
Он молчит.
— О собаке.
— Какой собаке?
— Золотистом ретривере.
— И что с того?
— Мне не понравились ее глаза.
— А что с ними такое?
Она не отвечает, выдерживает долгую паузу.
— Если увидишь ее, убей.
— Кого… собаку?
— Да.
— Ты же видела ее во сне.
— Она существует и в реальной жизни.
— Это не опасная порода.
— Собака, о которой я говорю, опасна.
— Пусть будет по-твоему.
— Убей, как только увидишь.
— Хорошо.
— Убей наверняка.
— Хорошо.
— Убей жестоко.
Легкий ветерок покачивает траву на лугу, поднимающемся к вершине холма, с которой тянутся вниз тени дубов.
Сладкий запах травы, теплый воздух, великолепие дубов… Эми кажется, что рай можно найти и до ухода из этого мира.
«Золотое сердце» получило эти двенадцать акров по завещанию Джулии Пападакис, у которой после спасения жили многие золотистые ретриверы, прежде чем для них находили постоянный дом.
Единственная родственница Джулии, племянница Линни, которой отошли тридцать шесть миллионов, осталась недовольна и оспорила завещание, желая заполучить этот достаточно дорогой участок земли. Линни могла потратить на адвокатов миллионы, Эми приходилось оставаться в рамках жесткого бюджета.
В настоящее время, после одиннадцати лет деятельности организации, офисом «Золотого сердца» по-прежнему оставался кабинет в доме Эми, и содержать спасенных собак они могли только у добровольцев. Когда собак оказывалось слишком много, Эми размещала их в псарнях больниц для животных, которые делали ей скидку.
У нее щемило сердце, когда приходилось отдавать в больницу хоть одну собаку. Даже если они прибывали не избитыми и не зараженными клещами, даже если к состоянию здоровья претензий не было, спасенные собаки требовали повышенного внимания, которого не могли получить от персонала псарни.
Здесь, на этом холме, на этом лугу, с решимостью и милостью Божьей, Эми собиралась построить приют, где «Золотое сердце» смогло бы принимать всех спасенных собак, осматривать их, купать, готовить к жизни в новых домах. Тех, кого не удалось бы быстро пристроить, кто требовал достаточно долгого лечения, ждала бы теплая, просторная, кондиционированная псарня, где собаки получали бы должный уход двадцать четыре часа в сутки. В состав комплекса входили бы клиника, игровая и дрессировочная площадки, закрытый манеж на случай ненастной погоды…
Однако пока иск Линни разбирался в суде, только детки Эми могли насладиться этим залитым солнечными лучами лугом и тенью под дубами. Фред и Этель бегали по траве, гонялись друг за другом, шли по следу зайца или белки.
Никки оставалась рядом с хозяйкой.
Эми съехала с шоссе и прямо по лугу поднялась на вершину холма, где и припарковалась. «Лендровер» просто остановился на обочине.
И Никки смотрела на стоявший внизу автомобиль, не отвлекаясь на новые запахи, не поддаваясь соблазну поиграть с другими собаками.
Хотя Эми привезла бинокль Ренаты, воспользоваться им ей не пришлось. Водитель оставался в кабине, и на таком расстоянии, через стекло, она не смогла бы разглядеть его лицо и в бинокль.
Она задалась вопросом: может, Линни Пападакис решила установить за ней слежку?
Хотя определение суда запрещало «Золотому сердцу» строить что-либо на спорной территории, пока суд не примет решения по завещанию тетушки Линни, Эми имела полное право появляться на этих двенадцати акрах. Вот и не могла представить себе, какую выгоду надеется получить Линни от такой вот слежки.
Никки негромко зарычала.
Закончив тщательный обыск дома Редуинг, Вернон Лесли вернулся на кухню и по мобильнику позвонил Бобби Онионсу.
— Ты еще с ней?
— Хотел бы быть на ней, — ответил Онионс.
— Давай по делу.
— Она на этом поле.
— Каком поле?
В автомобиле Онионса стоял транспондер, связанный со спутниковой навигационной системой, который выводил на дисплей приборного щитка точные координаты «Лендровера», долготу и широту, в градусах и минутах. Эти координаты Онионс и зачитал Верну.
— Это где, в Камбодже? — устало спросил Верн.
— Какая Камбоджа? Ты ничего не знаешь о широте и долготе. Как ты можешь делать свою работу, не зная основ?
— Чтобы быть сыщиком, мне нет нужды знать широту и долготу.
— Сыщиком, — пренебрежительно повторил Онионс. — Ты небось еще называешь холодильник ледником. На дворе новый век, Верн. Нынче у нас военизированная профессия.
— Частный сыск — не военизированная профессия.
— Мир становится опаснее с каждой неделей. Людям нужны частные детективы, частные телохранители, частная служба безопасности, частная полиция, и мы все это олицетворяем. Полиция — военизированная организация.
— Мы — не полиция, — упорствовал Верн.
— У тебя свое представление о нашей профессии, у меня — свое, — подвел черту Онионс. — Главное — я с ней, и я знаю ее точные географические координаты. Если бы мне пришлось уничтожить ее ракетным ударом, проблем не возникло бы.
— Ракетным ударом? Она всего лишь женщина.
— А Усама бен-Ладен — всего лишь мужчина. Если бы у них были точные координаты его местонахождения, они нанесли бы ракетный удар.
— Ты всего лишь частный детектив. Не в твоей власти отдавать приказ о нанесении ракетного удара.
— Я лишь говорю, что, будь у меня такая власть, я бы смог отдать такой приказ, поскольку у меня есть точные координаты.
— Рад за тебя, — пробурчал Верн, давая себе слово привлекать к последующим совместным проектам другого частного детектива.
— В любом случае, она на вершине холма, на солнце, в тень не ушла, ее силуэт четко очерчен на фоне синего неба. Снять ее из снайперской винтовки, скажем, из «СИГ-550», сущий пустяк.
