Я испустил долгий вздох. Да. Конечно. Это очевидно. Как может быть иначе? Но ведь мне это казалось таким реальным!
— А порезы у меня на пальцах? — Я поднял руки перед собой. — Выходит, они не из-за теракта?
— Если верить новостям, месье Равель, никто из тех, кто находился в башне КЕВС, не выжил… Никто. И когда видишь эти кадры по телевизору, трудно представить себе, как могло быть иначе.
— Получается, что я не был в башне?
— По всей видимости.
— А почему тогда я это помню?
— Вы могли находиться поблизости, это объясняет ваши ранения. Или вы видели теракт по телевизору и вас это потрясло, что и спровоцировало приступ паранойи, случай вполне классический…
— Классический? — Я даже обиделся.
— Учитывая расстройства, которыми вы страдаете, да. Вы придали реальному событию, не имеющему к вам отношения, личное и необычное значение. Припадки параноидальной шизофрении нередко создают у субъекта впечатление, что он — центр мира, в результате он сталкивается с событиями, которые уже не представляются ему случайными, но непременно содержат скрытую логику… Именно то, что я вам только что прочитала…
— Иначе говоря, в том, что я себе навоображал, нет ничего удивительного для человека, страдающего шизофренией?
— Да, это довольно распространенное расстройство. Вы поместили себя в центр исключительного события, как если бы вы были его главным действующим лицом. Как если бы вы могли оказаться в центре внимания всего мира. И когда расстройству такого типа сопутствует чувство, что никто не хочет вам верить, как вы и говорили в прошлую нашу встречу, это иногда называют синдромом Коперника.
— Синдромом Коперника?
— Да, это синдром, который периодически возникает у многих больных, страдающих паранойей или параноидальной шизофренией: уверенность, что они обладают важнейшей истиной, ставящей их выше обычных смертных, но которой остальной мир не желает верить.
— И вы полагаете, что я страдаю этим синдромом?
— Это представляется мне весьма вероятным. Вы уверены, что открыли нечто необычайное — способность слышать чужие мысли и что к тому же это умение позволило вам выжить в самом страшном теракте за всю историю Франции. Кроме того, вы убеждены, что никто не пожелает вам верить, весь мир отказывается признавать вашу правду, даже в том, что существует заговор с целью помешать вам ее открыть… Налицо все составляющие синдрома Коперника.
— Но это чудовищно!
— Нисколько. Это вполне заурядный симптом.
— Вы так говорите, чтобы меня успокоить? — заметил я с иронией.
— Вовсе нет. Я так говорю, потому что такова реальность, и это именно то, что вам теперь предстоит вновь научиться делать: распознавать реальность. Но это будет нелегко, месье Равель. Понимание того, что ваш мозг порой вас обманывает, не должно привести к противоположной крайности; это не должно заставить вас утратить всякое чувство реальности или вашей собственной личности. Не всё иллюзия или галлюцинация. Какая-то доля реальности есть в том, что вы видите, чувствуете, слышите. Вам надо вновь научиться выделять то, что реально. Научиться проводить различие.
Я кивнул.
— Месье Равель, теперь, когда мы познакомились, вы уверены, что не хотите обратиться к психиатру? Ваше расстройство серьезно, и…
— Нет! — отрезал я. — Ни за что. Во всяком случае, пока. Пожалуйста. Я бы предпочел продолжить встречи с вами. Мне нужно время. И точки опоры. Вы, мои родители… Для меня это точки опоры.
— Понимаю. Хорошо. Значит, вы свяжетесь со своими родными?
— Да.
— Отлично. Вы хотите, чтобы мы сделали это вместе?
— Нет, нет. Я заберу вещи из гостиницы и сам им позвоню.
— Прекрасно. Я думаю, вы приняли верное решение.
Довольная, она улыбнулась мне. Должно быть, думала, что мы добились успехов. И она, конечно, была права. Понемногу ко мне возвращалось осознание моей болезни. Мне хотелось верить, что кризис скоро минует. И я смогу, как прежде, вести почти нормальную жизнь, работать, проходить лечение…
— Прекрасно, — сказала она, кладя руки на стол, — сегодня мы сделали более чем достаточно. Если хотите, мы могли бы встретиться через два дня.
Рутина, опора? Да, я этого хотел и нуждался в этом.
— Согласен, — ответил я, стиснув руки.
Она сверилась с ежедневником и назначила мне новую встречу.
— Отлично. Тогда я прощаюсь с вами, месье Равель. Свяжитесь с родными и постарайтесь вместе с ними восстановить события, понять, какие из ваших воспоминаний соответствуют реальности, а какие — плод вашего воображения. Только не торопитесь. Время терпит. Бесполезно сейчас пытаться добиться слишком многого… Для начала вы могли бы выяснить, кто был ваш психиатр…
— Договорились.
— И вы мне расскажете об этом через два дня.
Я кивнул и оплатил консультацию. Заполняя чек, я не сводил глаз со своего имени, написанного печатными буквами. Виго Равель. По крайней мере, как это ни странно, но свою фамилию я не придумал. Видимо, банк «Креди агриколь» признавал меня за такового… Виго Равель.
Я пожал руку своему психологу и вышел из кабинета. Проходя через смежную комнату, я увидел женщину, которую встретил в том же месте два дня назад. И сразу ее узнал. Стройная тридцатилетняя брюнетка с короткой стрижкой, изящным хрупким лицом, глубоким зеленым взглядом, тонкими бровями, смуглой кожей, быть может загоревшей под солнцем Магриба. Она сидела неподвижно, готовая излить свою душу психологу, сердце замерло в ожидании, глаза полны слов. На этот раз она была записана после меня. Забыв, кто я такой, я дружески кивнул ей. В ответ она слабо улыбнулась.
На лестничной площадке я закрыл за собой дверь и вдруг застыл, крепко сжав ручку. Я не двигался, словно плененный взглядом Медузы. Но к земле меня приковали глаза ангела.
Эта женщина, ее грусть, ее молчание… Ее лицо стояло перед моим мысленным взором. Что-то такое было в этих настороженных зеленых глазах. Сила и слабость одновременно, словно прерванный полет, и этот трогательный огонек, ночник, зажженный в кромешной тьме. Она казалась хрупкой и твердой, как человек, который много страдал. Я хорошо знаю такие лица.
И вот в самом конце этой странной недели, под занавес, возможно, чтобы увенчать все, что со мной произошло, я спустился вниз, вышел и уселся на лавочке посреди тротуара, решив дождаться ее. Чтобы снова ее увидеть.
Дневник, запись № 127: Николай Коперник.
С тех пор как психолог упомянула синдром Коперника, жизнь этого польского астронома завладела моими мыслями… Меня охватило желание лучше его узнать. Чтобы попытаться его понять, я искал его след на страницах исторических книг. Я выписал его биографию, словно хотел обрести в ней сходство с собой, объяснения и хоть немного уверенности.
