— Давно в бегах? — нарушил молчание Вася, солдатик дёрнулся к автомату, но Вася остановил его небрежным взмахом руки. — Не трепыхайся зазря, так и так не успеешь затвор передёрнуть, сиди спокойно, никто тебя обижать не собирается.
— Да я ничего, — смутился солдат, пряча гдаза.
— Ну, так как? Сколько скитаемся по лесам?
— Почти два дня, — вздохнул солдатик.
— И что думаешь, тебя не поймают? Так и будешь блуждать по лесам и весям? — Вася говорил спокойно, даже лениво, так, будто его и не тревожит всё происходящее. — Ну, летом понятно, можно продержаться на подножном корме, коли знаешь, что и где, а зимой? Если доживёшь, что будешь делать?
— Мм, — промычал солдата с набитым ртом.
— Понятно, — усмехнулся Вася, — найдёшь какую-никакую дачку и там схоронишься, а что потом? Дальше не заглядывал? Ты кушай, кушай, видать, что все эти два дня ничего не ел. На мою болтовню можешь внимания не обращать, я тебе не отец и не судья. Поступай, как знаешь. Только удовлетвори наше любопытство, как выпутываться собираешься.
— Нету у меня планов, — мрачно буркнул солдат.
— Это мне знакомо, — Вася похлопал по спине беглеца. — Ты чифань, хлебушек бери, когда ещё доведётся пожрать по-человечески, водочки выпей, она иногда мозги здорово проясняет, и слушай. Вот что я тебе скажу, если не знаешь, до трёх суток можешь шляться, где попало, два дня самоволки не считаются серьёзным преступлением, ничего тебе серьёзного не светит, а вот потом, потом пиши-пропало, дисбат, если не хуже.
— Статья триста тридцать седьмая уголовного кодекса Российской Федерации, глава тридцать третья, преступления против воинской службы, — прокомментировала Вера.
— Да я же с поста ушёл! — воскликнул беглый служащий. — Мне…
— Это как раз ясно, — перебил его Рафик. — Где бы ты ещё АКашку взял. Дело не в том.
— А в чём? — с ноткой истерии выкрикнул беглец.
— Как тебе выпутаться из хренового положения, — мудрый татарин продолжал говорить солдатику, объяснять, как малому ребёнку. — Вроде натворить ничего серьёзного ты не успел. Ну, сбежал, ну и что? Затмение на мозги нашло, опомнился и вернулся.
— И что будет после?
— Тебя отправят на медосмотр, — внесла свою лепту Вера.
— Да, — подтвердил Рафик, — в психушку, а там, как повезёт.
— Могут перевести в другую часть, — добавил Вася, — был у нас на точке такой случай.
— Ага, — согласился Рафик, — а могут и комиссовать, как непригодного к службе в рядах.
— Действительно могут, — кивнула Вера, — есть такая статья.
— Ты, солдат, её слушай, она у нас законник, — Вася бережно обнял Веру за плечи, — да и мы плохого не посоветуем.
Остальная компания зашумела, каждый хотел внести свою долю советов несчастному солдатику, помочь и утешить.
— Кончайте этот балаган! — громким голосом остановил прения Рафик и обратился к беглецу: — Ну, солдат, что надумал?
— Верно вы говорите, — солдат шмыгнул носом, — только к утру мне в часть никак не успеть, километров пятьдесят я отмахал. Действительно, затмение какое-то нашло.
— Это ничего, поможем, — произнёс Вася. — Доставим в лучшем виде. Как, Вера, ты в состоянии управлять машиной?
— Это вы водку халкали, — фыркнула она, — а я и не пила почти. Довезём, чего уж там.
— Пятьдесят километров, это час пути, — прикинул Вася вслух, — успеем выпить по рюмочке, а для поднятия настроения и боевого духа слушай, солдат, песню.
Вася взял гитару и, используя всего два аккорда, запел весёленькую песенку, сильно нажимая на букву «О» в словах:
Робят всех в армию зобрали,
Шолопаев, розгильдяев, хулиганов.
Ностала очередь моя,
Как гловоря.
И вот, пришла ко мне повестка,
На бумаге туолетной, грязной, мятой.
Явится в райвоенкомат,
А дальше матом.
Мамаша с печки навернулась,
Прямо на пол.
Сестра смятану пролила
И тоже на пол, ну и дура!
А я, молоденький парнишка,
Лет семнадцать, двадцать, тридцать.
Поехал на германский фронт,
Да бить японцев.
И вот, ляжим мы все в окопах,
Рожа к роже, жопа к жопе.
И с нами старшим старшина,
Хороший парень…
Лятят над нами сомолёты,
Фокивульфы, миссершмиты, аэропланы.
И посыпают нас землёй,
Да чернозёмом, с червяками.
А я, молоденький парнишка,
Лет семнадцать, двадцать, тридцать.
Ляжу с оторванной ногой,
И руки рядом.
Вот подбегает медсестра,
Звать Томарка, Ирка, Манька.
И говорит: «перевяжу»,
И грязной марлей! Ну и стерва.
Нас погрузили всех в мошину,
ЗИЛ сто тридцать, шесть цилиндров, три сломалось.
И повезли в глубокий тыл,
Да мыться в баню.
По полю бегала Оксиня,
Рожа синя, жопа тоже.
В больших кирзовых сопогах,
На босу ногу, оба левых.
За нею бегал Офонасий,
Семь на восемь, восемь на семь.
С большим спидометром в руках.
За нею бегал, скорость мерял, не догнал…
— Вот так-то, — закончил Вася «выступление», все в округе ржали, даже солдатик на какое-то время забыл о своих проблемах. — Ну-с, поехали, чего сидеть.
Вера завела свою «шестёрку», Вася втолкнул солдата на заднее сидение, сам сел рядом.
— Трогай, — сказал он Вере, захлопнув дверцу.
Машина взревела мотором и, не спеша, покатила, выезжая на просёлок, оставляя веселящуюся компанию позади. Вера уверенно вела машину, прислушиваясь к разговору за спиной.
— Не хотелось говорить при всём честном народе, — произнёс Вася, устроившись поудобнее, — ведь ты, солдат, нас чуть всех не порешил.
— Я, это, того…, - пробормотал он в ответ, пытаясь сунуть куда-нибудь неудобный и мешающий автомат.
— Понимаю, — недовольно поглядывая на автомат, проворчал Вася, — кушать очень хотелось, а подойти боязно. Ведь так?
— Так, — убитым голосом подтвердил солдат.
— Ага, лучше украсть и промолчать, чем унижаться и просить. Это нам понятно, это нам близко. А грех на душу взять, не страшно?
— Страшно, — прошептал он. — Я уже на мушке вас держал, только курок нажать оставалось.
— Спусковой крючок, — поправил его Вася, — только ты на одиночный выстрел впопыхах поставил и затвор не передёрнул, иначе быть тебе битому. Я же сразу тебя заметил, не успел ты к нам приблизиться.
— Как! — воскликнул солдат. — Ведь темень какая!
— Элементарно, Ватсон! — Вася усмехнулся. — Звать-то тебя как, солдатик?
— Женя.
— Дженька, значит, а я вот Вася, будем знакомы, — Вася дружески потрепал его за плечо. — Не унывай, Жека, всё будет нормально.
