Бинки побледнел и застыл с раскрытым ртом. Мне пришлось вмешаться, и притом быстро: оба получили по огромному гамбургеру и по стакану колы. Пока они отрывали куски белыми молодыми зубами, мы с Саркисяном прошли в другой конец салона отлить и покурить. Я расслабился. Нервы пришли в норму. Мне перестало казаться, будто кто-то залил мои внутренности мексанитовой смолой. Я вновь ощущал собственные кишки и мочевой пузырь. Раньше я не знал, какое это удовольствие — свободно подойти к писсуару.
— Когда эта парочка смылась? — спросил я, лениво потягивая виски.
— Если верить ребятам… Впрочем, нет причин им не верить! — быстро поправился Дуг. — Часов семь-восемь назад.
— Они могут быть уже в Непале, — пробормотал я.
— Угу…
— Честно говоря… — начал я.
Я хотел сказать, что скорее всего даже не буду настаивать на поисках, что я счастлив, что всё так закончилось, что я почти благодарен похитителям. Затушив сигарету, я пошел к мальчикам, но, слыша разглагольствования Фила, прошел мимо их дивана и сделал вид, будто ищу что-то в стенном шкафчике. Мой сын, обрадованный наличием слушателя, гладко излагал:
— Это только так кажется — чипы в двух пальцах. Вроде здорово — подходишь к автомату с буррито, проводишь перед датчиком пальцами и получаешь еду, да? Или заходишь в телефонную будку и набираешь номер, аппарат сам прочитает, что у тебя есть счет, что ты платежеспособен, что можешь звонить. Или платишь в магазине, в такси… — Он сделал умное лицо и закончил: — Это только так кажется. Во-первых — в этой стране всё еще есть уроды, которым верится, что если они отрежут тебе пальцы, то смогут воспользоваться твоим счетом. Так-то вот… — Он шмыгнул носом. Бинки молчал и думал. — А с другой стороны, чипы — это только начало, вершина айсберга…. Смотри: что мешает вживить такую штуку, что, когда ты себя плохо чувствуешь, просто набираешь код и через долю секунды получаешь разряд в нужную часть мозга и чувствуешь себя как в раю? А еще — управление, например, едой и прочим… Зачем быть голодным в автомобиле? Блокируешь голод, а разблокируешь дома или в ресторане. То же самое…
Я знал, что будет дальше, в конце концов, это был фрагмент моего интервью для «Красного карлика». Сейчас должна была последовать сентенция насчет секса. Я оторвался от шкафчика, но не успел ничего сказать. Фил крикнул:
— Папа! Смотри… Монти!..
Я вскочил и подбежал к ним. Монти стоял и трясся как в лихорадке. Он не видел меня, не чувствовал руки Фила у себя на загривке. Я услышал, как за моей спиной Саркисян кричит, чтобы из лаборатории пришел кто-нибудь с противоядием. Я подхватил пса под живот, но бежать было некуда. Монти застыл неподвижно и вдруг издал вой, которого, как я уже знал, я не забуду до конца жизни. Хриплый, протяжный, с жутким призвуком в конце. Фил стоял на коленях по другую сторону от пса, из глаз его текли слезы. Неожиданно Монти повернул голову ко мне и еще раз взвыл. Потом сунул нос мне под мышку и замер.
Подбежал кто-то из сотрудников Дуга со шприцем в руке и в замешательстве остановился.
— Что случилось? — наконец спросил он.
Вокруг меня и стоящего неподвижно Монти собралась толпа: Фил на коленях, рядом Бинки, Саркисян, двое агентов и врач с антидотом в шприце.
— В самом деле… что случилось… — выдавил я. Слегка отодвинувшись, я посмотрел Монти в глаза.
Взгляд его был мутным, словно глазные яблоки заполнила вода с молоком. Кончик носа был горячим, почти обжигающим.
— У него, кажется, температура, — сказал я врачу. — Сбейте ему как-нибудь жар.
— Но это не выход, — возразил он. — Нужно выяснить причину!
Он выглядел не вполне уверенно, я тоже.
— Он не ел ничего часа четыре, может быть, больше. Отравление исключается! Сделайте что-нибудь с температурой. И дайте снотворного. — Я немного подумал. — Дело в чем-то другом.
— Но в чем? — спросил Саркисян, когда врач побежал в лабораторию.
Я пожал плечами. Откуда мне было знать? Еще три минуты я ничего не знал. Потом позвонила Пима.
— Оуэн… Мы возвращались с Фебой из парка… Какой-то фургон проезжал мимо, кто-то высунулся и выстрелил в Фебу… Два выстрела, и… оба смертельные!.. Оуэн?..
— Да… — прохрипел я. — Я тут…
— Приезжайте быстрее… Я…
— Успокойся. Мы недалеко. Еще… — я посмотрел на Саркисяна, он показал мне палец, — чуть меньше часа. А где была твоя охрана?
— Они охраняли меня, про собаку никто не думал. Но это… Феба… — Она всхлипнула. — Ребята из охраны обстреляли фургон и погнались за ним и нашли его двумя улицами дальше. — В кармане Саркисяна раздался звонок телефона, видимо, его подчиненные звонили с докладом. — Какая-то фирма по ремонту холодильников…
В ушах у меня раздался звон всех колоколов мира.
— Что ты сказала? Холодильников?
— Да, но какая разница? Такой фургон в форме холодильника… Их десятки ездят по городу… А Феба… — Она расплакалась.
Мне удалось разжать судорожно стиснутые челюсти.
— Послушай, сделай себе чего-нибудь выпить и жди нас.
Я отключился и, подождав, пока Саркисян закончит выслушивать доклад, отозвал его в другой угол салона. Мы закурили. У меня дрожали руки. Дуг прекрасно владел собой, но пальцы у него были ледяные — я почувствовал их холод, когда он успокаивающе похлопал меня по руке. В его черных глазах мерцало нечто, что я до сих пор видел лишь однажды, и уже тогда радовался, что эта ярость во взгляде адресована не мне. Я потер ладонями лицо.
— Можешь считать меня идиотом, но всё дело в том проклятом холодильнике, — сказал я. Он молчал. — Смотри — я послал в прошлое вонючую бомбу, вор проблевался и всё, больше ничего. То есть — не то. Но прошло две недели, я выслушал рассказ про этот дурацкий сон, и сразу — на тебе! Считай: раз — несчастный случай с Веринчи, два — бессмысленный визит ко мне в дом, если не считать его демонстрацией силы, три — похищение Фила… И теперь…
— Можешь и меня считать идиотом, но подобная мысль уже несколько часов не выходит у меня из головы. Только как я мог признаться, что чувствую себя идиотом?
Почти одновременно мы набрали в грудь воздуха и уставились друг на друга с глупыми физиономиями.
А какие еще они могли у нас быть?
Саркисян глубоко затянулся и полминуты удерживал дым в легких.
— Оуэн, я вызову Ника Дугласа. — Он немного подождал, но я не протестовал. — Кроме того… — Он запнулся. Господи, Саркисян запнулся?! — Слушай, не пойми меня неправильно, но… ты в состоянии хладнокровно и вразумительно…
— Не знаю, — ответил я на незаконченный вопрос. — Но если мы не попытаемся, я так этого и не узнаю. — Я покачал головой. — Надеюсь, что я могу хладнокровно оценивать то, что происходит вокруг меня. В конце концов… — Я не договорил, лишь посмотрел через плечо на сидящего на полу сына. — Черт побери, что им мешало…
