Поэтому он задал вопрос:
— А какой ты настоящий, Бобби Онионс или Барни Смолбург?
Правые колеса цапанули гравийную обочину, но тут же вернулись на асфальт.
— Сукин ты сын, — процедил Барни-Бобби. — Ты меня вычислил.
— Перед тем как предложить кому-то работу, я узнаю о нем все. Ты изменил имя и фамилию за два года до того, как получил лицензию частного детектива. Я знал об этом, прежде чем предложить тебе наше первое дело.
— Это военизированная профессия, — повторил Барни-Бобби. — Имя и фамилия имеют значение.
— Может, ты и прав. Барни Смолбург — это не для крутого парня.
— В сравнении с Верноном Лесли звучит хоть куда.
— Примерно через полмили поверни направо.
Кактусы цеплялись за засыпанный песком каменистый склон. Игольчатые тени все удлинялись, по мере того как солнце скатывалось к океану на западе.
— Давай договоримся, — нарушил затянувшуюся паузу Барни-Бобби. — Ты никому не говоришь, что я сменил имя, а я перестаю подначивать тебя насчет Вона Лонгвуда.
— Звучит неплохо.
— Ты принадлежишь к старой школе, я — к новой, — продолжил Бобби, — но я очень тебя уважаю, Верн.
Конечно, Бобби врал насчет уважения, но Верна это не волновало. Теперь плевать он хотел на то, что думали люди о его первой жизни. Он знал, где от нее укрыться, и там у него были крылья.
— Так что за история с этой телкой? — вернулся Бобби к интересующей его теме.
— До этой жизни у нее была другая. Она скрывается под фамилией Редуинг.
— Скрывается от кого?
— Не знаю. Но они вышли на нее. И наняли меня, чтобы я нашел все доказательства прошлой жизни, которые она хранила у себя, и забрал их.
— Какие доказательства?
— Документы, фотографии.
— Зачем их забирать?
— Ты задаешь слишком много вопросов.
— Тебе, мне, любому хорошему детективу просто свойственно любопытство.
— Меня интересует лишь одно — хорошая оплата.
Следуя указаниям Верна, Бобби свернул на узкую, когда-то асфальтированную дорогу. Соответствующие службы, похоже, про нее и думать забыли, потому что сквозь трещины уже проросла трава.
— Оружие взял? — спросил Бобби.
— Мы же не в кино, Бобби. В реальной жизни ты слышал хоть об одном частном детективе, которого застрелил клиент?
— Такое всегда может случиться.
— Скажи лучше, случалось хотя бы один раз?
— Одного раза достаточно, чтобы отправиться на тот свет, — Бобби похлопал себя по левому боку. — Я вот прихватил с собой пушку.
— Я не хотел спрашивать. Подумал, а вдруг у тебя здоровенная опухоль или что-то в этом роде.
— Ерунда. Пистолета не видно. Он в плечевой кобуре, и я попросил портного поработать с пиджаком.
Дорога взобралась на вершину холма. Перед ними лежала огромная равнина.
Внизу, в четверти мили от них, стояли куонсетские ангары[15] различного размера, некоторые очень большие. Многолетнее абразивное воздействие песка не прошло даром: под лучами солнца металл ангаров не сверкал, стал тускло-серым.
— Что это? — спросил Бобби, снимая ногу с педали газа.
— Раньше было что-то военное. Теперь все заброшено. Слева бункеры для оружия. Казармы, склады. Земля здесь ровная и очень твердая. Идеальный природный аэродром. Не пришлось даже заливать бетоном взлетно-посадочную полосу.
За зданиями стояла двухмоторная «Сессна».
Сухая трава терлась о днище теряющего скорость «Лендровера».
Мужчина вышел из открытых ворот одного из ангаров.
— Должно быть, он, — сказал Верной Лесли.
Харроу открывает врезной замок, распахивает дверь, отступает назад и в сторону, давая возможность пройти Лунной девушке с подносом, следом за ней перешагивает порог.
Все три окна закрыты ставнями, которые обычно используются при сильных грозах и ураганах. Ставни старые, потрескались и рассохлись, так что кое-где свет пропускают.
Полоска золотого света режет тень надвое. Другая падает на граненую хрустальную вазу. В гранях свет меняется на красный, и кажется, что ваза утыкана окровавленными шипами.
Но, главным образом, комната освещена бронзовой лампой, которая стоит на большом столе. За ним и сидит ребенок.
Девочка в одной из двух униформ: кроссовки, серые тренировочные штаны и спортивный свитер. Если погода очень жаркая, ей разрешается сменить свитер на футболку.
Она так занята шитьем, что даже не поднимает головы.
Лунная девушка ставит поднос на стол.
Хотя девочке всего десять лет, ведет она себя сак, словно гораздо старше. Ей свойственна выдержка, которой большинство детей не обладает.
Девочка с головой ушла в работу: она расшила подол маленького белого платья простым, но изящным узором: цветы и розы. И теперь шьет предназначенное для куклы платье.
Толстый язык, торчащий между губами, — не просто свидетельство предельной концентрации, но и признак болезни девочки.
На стуле у стола сидит другая кукла, тоже в сшитом девочкой наряде. Лунная девушка кладет эту куклу на пол, садится за стол, наблюдая за своей дочерью.
У юной швеи короткие, толстые пальцы, и управляться с иглой ей непросто. Однако вышивка очень красивая, и платье получается лучше некуда.
Уже зная, как проходят такие встречи, Харроу устраивается на подлокотнике кресла, достаточно низко, чтобы все видеть, но и не впритык к столу.
— Как поживаешь? — спрашивает Лунная девушка.
— Хорошо, — отвечает швея.
— Ты не собираешься спросить, как поживаю я?
Продолжая шить, девочка говорит:
— Конечно. Как поживаешь?
Голос у нее низкий, и понятно почему: язык не просто увеличен, но и лишен борозд, как и у многих, страдающих такой же болезнью.
— Это прекрасная кукла, — говорит Лунная девушка.
— Она мне нравится.
— У нее такой милый рот.
— Мне нравятся ее глаза.
— Если бы она могла говорить, у нее был бы такой мелодичный голос.
— Я зову ее Моник.
— Где ты услышала это имя?
— По телевизору.
— Ты сможешь разобрать это слово по буквам?[16]
— Наверное.
— Скорее не сможешь, так?
— Так, — соглашается девочка.
— Что ж, это правильно.
В свете лампы черты лица девочки смягченные, тяжелые, что обычно говорит об умственной отсталости.
— Если бы ее звали Джейн[17], — говорит Лунная девушка, — ты бы все равно не смогла произнести имя по буквам, не так ли?
— Может, я смогу научиться.
Низкий лоб, брови, нависающие над глазами, уши, очень низкие, непропорционально маленькие в сравнении с головой и телом, также указывают на синдром Дауна.
