мол, нажимай. Ехать мне предстояло на последний этаж. Мужик и нажал последний. Остальные двое промолчали и вот это уже царапнуло мое сознание. Они вместе? Интересно, к кому? А чего тогда стояли друг от друга в стороне и делали вид, что не родные? Пассажирский лифт маленький, метр на метр и я встал спиной к стенке. Что-то все-таки мне уже не нравилось. Надо было заходить последним. А лучше совсем не заходить… Но до моей площадки оставалось всего пара этажей и я начал смещаться к дверям.
Замах мужика я не столько увидел, сколько почувствовал. Наверное, это еще одна причина моего спасения. Голову я успел отвернуть не намного, но все же успел. И обрезок трубы не врезался мне за ухо, как метил мокрушник, а прилетел сверху и почти по лбу. Если бы попал за ухо, то одним ударом все бы и закончилось. А так этих ударов трубой было не менее восьми. Это я потом, по количеству зашитых на голове ран узнал. Мое человеческое спасибо тому бородатому старику, который все это наблюдал, сидя на своем облаке. Если бы он мне послал просторный грузовой лифт без мамки со спиногрызом, меня бы точно забили. А так получилась бойня балтийских шпрот в тесной банке заплёванного лифта.
У ублюдков, пришедших по мою душу, не хватило ума где-то смошенничать. Или просто украсть себе на хлебушек и на гульбище с себе подобными самками. По чьему-то наущению и добывая денег на прокорм, они сейчас пытаются отобрать у меня мое здоровье. А то и жизнь. Вот эти огрызки криминальной быдломассы у целого младшего лейтенанта милиции! Со старшины свою службу начавшего.
От бешенства мой разум переклинило, а кровь из головы уже лилась ручьями из нескольких ран сразу. Пистолет я еще вчера сдал в оружейку. Тарасов заставил, он зам начальника РОВД по службе. Всему личному составу приказал разоружиться. На этой неделе из УВД города опять ожидается супервнезапная проверка дежурной части, а потому все, за кем закреплено оружие, почистили свои табельные стволы и сдали их в оружейку. Оружие теперь выдают только ППС, ОВО и ГАИ. Второй день у меня на поясе пустая «босоножка». Зато в кармане у меня сейчас лежит никчемная карточка-заместитель. Нормальная такая игра в поддавки с криминалом.
Я впервые пожалел, что у меня не было с собой ножа. А ведь в ящике рабочего стола валяется несколько изъятых у шпаны выкидух. Впрочем, вряд ли я смог бы сейчас достать нож. Одна пара рук против трех, это слишком мало в такой драке. Особенно, когда чужие три пары тебя активно убивают. Это вам не завлекательное кино про суперменов. Тут все пошло, некрасиво и не эстетично. Все, как в жизни.
Шакалы уже давно пытались свалить из залитого кровью лифта, но в дверях был я и отпускать их мне не хотелось. Бился я насмерть. Буквально. Мое тупое, подкорректированное обрезком трубы сознание напрочь отказывалось от рационального здравомыслия и инстинкта самосохранения. Я уже всерьез примеривался, как бы половчее перегрызть глотку старшему. И запала, и сил на этот последний аккорд мне хватило бы. Но для этого надо было хотя бы на несколько секунд задействовать обе руки, чтобы притянуть его к себе. Но даже отбитыми мозгами я понимал, что тут же меня и убьют. Всего лишь парой ударов. Этим же вот обрезком трубы. По, уже и так, в хлам разбитой голове. А, значит, руками надо было отбиваться. И ногами тоже. Лифт дергался, ехал, потом стоял и опять ехал. Все это происходило неестественно долго. Мне казалось, что давно уже не обед, а вечер. Удивительно, но я совсем не испытывал не только страха и даже боли никакой не чувствовал. Голова была как твердая деревяшка и прилетавшие в нее удары просто гулко отдавались в неё откуда-то снаружи.
Створки лифта наконец распахнулись и три мрази, перелезая через меня, уже сползающего на пол, выскочили на площадку какого-то этажа. Мой отбитый интеллект, конечно, был потрясен вместе с мозгами. Однако условный ментовский рефлекс служебной собаки Павлова на раскрытие более тяжкой статьи сработал. Все по Марксу, у которого бытие определяет сознание. Палочная, сука, система, это наше все! А, если честно, то вдобавок еще очень хотелось навредить этим тварям по самому максимуму.
Рванув левый карман на рубашке, я швырнул в проем лифта удостоверение с традиционной заначкой в виде красного червонца внутри. Кто-то из упырей ожидаемо подхватил с пола и деньги, и ксиву. Что и требовалось. Быдло, оно всегда быдло. Жадное и тупое. Генетика, это все-таки наука, а не продажная девка империализма, как утверждали большевики. Раз у них моя ксива и еще хоть какие-то мои деньги, то теперь это разбой! И уже независимо от тяжести нанесенных мне телесных повреждений. Телесные пойдут, как отягчающее. А палка по разбою, это намного круче, чем палка по вульгарной «бакланке». И сроки у них будут совсем другие! На этой мысли я отключился.
— Виктор Филиппович, он очнулся! — голос был женский и молодой.
Но звучал он неприятно из-за его излишней громкости, которая нещадно била по мозгам. По моим и без того многострадальным отбитым мозгам.
Сильно пахло аптекой. И очень болела голова. Болела она как изнутри, так и снаружи. А еще голове было очень тесно. На ней ощущалась жесткая шапка, которая была сильно меньше, чем голове требовалось. Размера на два-три меньше. Лицо тоже болело. Через веки что-то просвечивало, но глаза почти не открывались. Мои ресницы кто-то склеил. Но было понятно, что я не слепой и это уже хорошо. Если бы еще только не болела голова и ребра не мешали дышать. И писать очень хочется! Очень! Но обоссаться мне сейчас никак нельзя, тут где-то совсем рядом женщина. Марина, мать ее за ногу!
— Марина, ты протри бойцу лицо, а то еще запаникует, что ослеп и рваться начнет! — мужской голос был тоже болезненно громкий, сговорились что ли?
— Хорошо, Николай Филиппович! Ой, да он головой крутит! — еще громче обеспокоилась невидимая мне женщина, разрезая мой мозг своим воплем.
— Не ори, — просипел я, с трудом разлепив губы, которые мне тоже склеила какая-то сволочь, — Где тут у вас туалет? — я осторожно начал сучить ногами.
— И впрямь очнулся! Честно говоря, удивлен! Я и не надеялся, уж слишком крепко по нему прошлись. Вы не шевелитесь, молодой человек, не надо!
А мужик-то молодец, он все сообразил и говорил вполголоса. Уже хорошо.
— Какой тебе
