При таком раскладе, все нужное для моего ареста можно слепить и подогнать в течение этого дня.
Терять мне было уже нечего, да и в соседнюю камеру мне тоже не хотелось. Особенно в «черную». Поэтому мне снова пришлось идти ва-банк.
Если бы не обострившаяся ситуация и если бы я не воспринимал свою новую реальность как какую-то щекочущую нервы игру, я бы, наверное, поостерёгся танцевать краковяк на минном поле. Однако, привычный уже кураж подхватил моё сознание и я, как истинный идейный комсомолец, гордо вскинул подбородок.
— Отставить, дружище Абросимов! — хлёстко дал команду я несчастному и находящемуся в жутчайшей растерянности следаку, — Не слушай никого и поступай строго по закону! Тогда тебя самого не привлекут к уголовной ответственности и ты останешься при своей должности! Помни, Абросимов, если ты сейчас возбудишь на меня дело, а тем более, арестуешь меня, то даю тебе слово, что я непременно добьюсь, чтобы тебя самого осудили к лишению свободы! Заявляю тебе, Абросимов, это официально и при свидетелях! Его, — я указал пальцем на труп, — Ты знай, Абросимов, его убили! Никакого здесь самоубийства не было! Точно тебе говорю, что убили! И экспертиза это обязательно подтвердит! — пёр я, как танк по городским клумбам, выдавая свои предположения за единственно верную христианскую истину.
— Молчать! — голос начальника городского УВД взлетел к потолку узилища и там заметался подобием эха, — Ты, что себе позволяешь, щенок?!! — гремел полковник Дубянский, — Уничтожу!
Услышав истошный вопль полковника, от приоткрытой двери шарахнулись все, кто там стоял. Я даже услышал, как несколько пар ног, убегая, торопливо затопали вдаль по каменному полу продола. Почти все находящиеся в камере, испуганно вжали головы в плечи.
Надо было чем-то остудить товарища полковника, чтобы он еще чего-нибудь в своей запальчивости, да еще прилюдно мне не накричал. Я ничего лучшего не придумал, как изобразить смертельную обиду, замешав её на юношески-комсомольском максимализме. Для этого я даже оторвал задницу от жесткой шконки и встал в героическую позу фадеевского молодогвардейца.
— Я, товарищ полковник, позволяю себе действовать в строгом соответствии с УПК РСФСР! — торжественно продекламировал я, уподобившись диктору Центрального телевидения, — И заметьте, обоснованно позволяю! А уничтожать меня я вам настоятельно не советую! Поскольку второй экземпляр материалов уголовного дела, в том числе и тех, которые подтверждают причастность к хищениям гражданина Шалаева, находятся в областном Управлении КГБ! И, насколько мне известно, оттуда они вскоре будут направлены в Москву!
— Врёт паскудник! — бестактно оборвал мой пафосный монолог старший советник юстиции, обращаясь к главному городскому менту, — Его, сопляка, и на порог в Комитет не пустят! Скоро вы там? — окрикнул он замерших, как в театре, экспертов, — Чего уши развесили? Работайте!
— Не вру! — совершенно уже обретя спокойствие, продолжил я подрывать авторитет руководящих правоохранителей, — Не далее, как вчера меня к себе в Управление приглашал полковник Мартынов. Посоветоваться и проконсультироваться относительно перспектив данного уголовного дела, — я снова уселся на арестантские нары, дабы не стоять перед старшими товарищами.
Блефовал я бессовестно и безо всякого стеснения. Переиначивая реальную действительность под нужную мне колодку. Полкан Мартынов, подозреваю, в данную минуту сильно обыкался в своей охранке на Пионерской. Если бы он только знал, с какой безудержной беспринципностью я сейчас жонглирую его именем, он бы бегом прибежал в ИВС, чтобы до смерти забить меня ногами. И Дубянский с Красавиным ему бы помогли в этом. С превеликим удовольствием помогли бы!
— А при чем здесь Мартынов? — по инерции и в запальчивости воскликнул полковник Дубянский.
— При том, что Владимир Александрович в настоящее время исполняет обязанности начальника нашего УКГБ, замещая находящегося в отпуске генерала Бессонова! — с удовольствием отчеканил я. — Три с половиной часа мы с ним вчера беседовали! И должен вам сказать, дорогие товарищи, полковник госбезопасности Мартынов полностью согласился с моими доводами! Нужно подключать Москву! Так, что, дружище Абросимов, не слушай никого и поступай строго в соответствии с действующим законодательством!
На дежурного следака было жалко смотреть. А эксперты снова застыли, словно зрители в партере театра.
— Родион Сергеевич, не верю я ему! — продолжал упорствовать прокурор Красавин, не принимая всерьёз мои нахальные россказни, — Зачем этому Мартынову из КГБ вызывать к себе какого-то лейтенанта из района? Не по чину это! Ты же сам понимаешь, что он бы твоего начальника следственного отдела пригласил! И сделал бы это через тебя! Что-то здесь не то!
Полковник Дубянский колебался. Он угрюмо смотрел на меня и, хмуря кустистые брови, молчал.
— Товарищ полковник, а вы с начальником Октябрьского РОВД Дергачевым прямо сейчас свяжитесь и он вам все мои слова подтвердит! Что вчера меня из РОВД комитетовские на черной «Волге» забрали и назад вернули почти через четыре часа. На той же «Волге»! — с уверенной лёгкостью посоветовал я шефу городской милиции. А, что? Говорить правду всегда легко и приятно.
— Можете еще полковнику Мартынову позвонить, но у него в эти часы обычно селекторное совещание проходит. Вас просто с ним не соединят! Ему после десяти часов имеет смысл звонить! — небрежно добавил я городским товарищам фуфлыжного перца под хвост, ни разу не веря, что они станут телефонировать в УКГБ.
— А откуда ты, Корнеев, так детально осведомлён о распорядке в гэбэшной конторе? — в недоброй усмешке оскалился на меня полковник Дубянский, — Сотрудничаешь с ними? Постукиваешь на сослуживцев? — опускаясь до обидного хамства, он радовал меня своим бессилием.
— Взаимодействую, — поправил я его, — В интересах расследования порученного мне уголовного дела взаимодействую! — уточнил я, с удовлетворением отмечая, как меняется лицо прокурорского следака в лучшую для меня сторону.
Нет, не решится теперь процессуально независимое лицо из прокуратуры на немедленное и оголтелое непотребство в отношении меня. Какое-то время, спекулируя на имени гэбиста Мартынова, я сейчас выиграл. Теперь надо побыстрее покинуть эти унылые стены и, не теряя ни минуты, лететь на крыльях любви к мадам Клюйко. Если кто и защитит меня в этих, сложившихся не в мою пользу обстоятельствах, то это она. Вчера Эльвира свои возможности продемонстрировала. И сделала это вполне убедительно. На пару с Паной, скорее всего. Как ни настаивал я, рассказывать, как и через кого они провернули операцию по вызволению меня из советского гестапо, они не пожелали. Наверное, у них к тому были
