Роман Покровский - Алая Завеса

Поняв, что сопротивляться нет никакого смысла, Сорвенгер лишь сухо и смиренно кивнул.

— И кому только она могла насолить? — подавленно спросил у пустоты Люций Карниган. — Уважаемый человек, святая женщина, любимая едва ли не всем городом…

— Нам будет не хватать её, — сказала Ривальда. — Но лучшей данью чести ей будет найти убийцу.

Сорвенгер опять кивнул.

— Нам пора расходиться, — сказал он. — Ривальда, я провожу тебя.

— Не стоит сегодня, — сухо парировала она. — Сегодня моё общество разделит Юлиан. Понятнее говоря — хочу побыть одна и всё как следует обдумать.

— То есть, у тебя появились какие-то мысли на этот счёт? — спросил Карниган.

— Много, — ответила она. — И одна хуже другой. Мы осудили слишком много человек, месть для нас нормальна.

— Последнее дело — мстить защитнику города.

— Но она не была защитником преступности. Поэтому мы должны рассмотреть всё.

Этот день по сути был закончен, несмотря на то, что только недавно перевалило за полдень. Ни о какой встрече с Пенелопой он сегодня даже не помышлял — сегодня явно не тот день.

Похороны Ровены Спаркс, как и полагается в приличном обществе, состоялись на третий день после её смерти. По этому поводу в Департаменте был объявлен траур, который освободил весь совет присяжных, включая Ривальду и Юлиана от работы.

Однако этот день Юлиан проводил не в доме у Ривальды Скуэйн, как он это делал вчера, а на кладбище. Он не сказал бы, что мечтал оказаться здесь, но спорить с миссис Скуэйн он не стал, так как не хотел выглядеть бессердечной сволочью в её глазах. Коим он, право говоря, никогда и не был. Пусть и дед периодически пытался внушить ему это.

— С грустью мир наблюдает за тем, как его покинул очередной достойнейший человек. Ровена Спаркс была не просто хорошей женщиной, она была выдающимся человеком и делала всё, что было в её силах для процветания и благополучия города. За честь города и правосудие она и отдала свою жизнь. И пусть на земле она более не может составить нам компанию, она всегда будет жить в наших сердцах. Город лишился одного из своих защитников. Мы всегда будем помнить миссис Ровену Спаркс как истинный образец для подражания.

Похоже, что Люций Карниган, только что выступивший с этой речью, был неизмеримо доволен собой и тем, как выглядел в глазах других. Несмотря на искрившее самолюбие, слезу он всё же пустил и она, похоже, была истинной и неподдельной.

Юлиан предпочёл остаться в сторонке, не мешая важным людям из этого города провожать Ровену в последний путь.

Именно тогда он и заметил стоящую тоже в сторонке Пенелопу Лютнер. Она была не в компании родителей, как ожидал бы увидеть Юлиан. Она была в компании нескольких своих ровесниц, скорее всего — одногруппниц из Академии.

— Привет, Пенелопа, — тихо произнёс Юлиан, стараясь, чтобы никто не слышал его. — Я не знал, что ты была знакома с миссис Спаркс.

— Да, Юлиан. Это было бы глупо, — довольно расстроенным тоном ответила девушка. — Она была ректором нашей Академии.

— Ректором? Я и понятия не имел. Думал, что она работает на Департамент.

— Одно другому не мешает, — сказала Пенелопа. Юлиана не покидало ощущение, что она хочет поскорее прекратить этот разговор и вообще уйти подальше от юноши.

— Хорошо. Я тут собирался спросить… Сегодня ты не будешь свободна?

— Не сейчас, Юлиан. Прости, но мне не до этого. Может быть, как-нибудь потом…

— Я понял тебя, — с грустью ответил Юлиан.

— Не обижайся, — кинула вдогонку ему Пенелопа, но не обидеться он не мог. В этом был весь характер Юлиана.

Не являясь по сути высокомерным и самолюбивым человеком, он достаточно тяжело переносил такие вот неожиданные отказы или непреднамеренную грубость.

Проснувшись на следующий день в тоскливейшем настроении, Юлиан отправился в библиотеку. Несмотря на этот шаг, больше всего ему сейчас остаться в этой кровати навсегда. Или, по крайней мере, до тех пор, пока он снова не обнаружит на подоконнике письмо от Пенелопы.

В цветочный магазин Юлиан тоже ни за что сегодня не отправится — уж слишком чувствительным для него был вчерашний отказ.

Раскрыв следующее письмо, Юлиан принялся переписывать его. На этот раз действие хоть сколько-то сдвинулось с мёртвой точки — сообщение уже напоминало не просто деферамбы безумного влюблённого, а деферамбы влюблённого и одержимого:

«Госпоже М.

От господина Р.

май 1993 г.

Как бы Вы не пытались избегать моего общества, у вас ничего не получится. Я неизменно буду следовать за Вами, ведь моё сердце — это Вы. Я досконально не знаю, что Вы узнали обо мне. Но смею заверить — что всё это наглая ложь.

Разве Вам не видно, насколько лицемерно и безжалостно общество, в котором мы пребываем? Они грозятся оклеветать каждого, кто хотя бы однажды перешёл им дорогу. А ведь я не из тех, кто пляшет под чью-то дудку и слепо слушается кого-то. Я не намерен терпеть всего этого, но я не замышляю никакого переворота.

Я лишь хотел развенчать те иллюзии, которые преследуют каждого из нас. Я лишь хотел показать Вам, чего стоит человек, если у него есть идея. Своя идея, а не навеянная чьим-то чужим мнением.

В Вас я увидел человека, который способен разделить мои идеи и даже помочь мне. Но, наверняка, Вы меня не так поняли.

Я лишь хочу вам объяснить всё, но только в этом письме. Мне нужна ещё одна встреча, как бы цинично это не звучало. Вам не следует бояться меня — я никому не собираюсь причинять зла. Я искренне верю в то, что несу добро и Вам.

И я уверен, что выслушав меня, Вы поймёте всё, что я пытаюсь донести до Вас. Вы поймёте, что это клевета. Вы поймёте мои мотивы и простите меня за грубую неосторожность

Ваш покорный слуга,

господин Р.»

Господин Р. уже порядком поднадоел Юлиану. Ему бы больше хотелось увидеть ответы госпожи М. а ещё больше хотелось не видеть этих писем и вовсе.

А потом пришло время почты, которую в дом приносил тоже Юлиан.