он мог припомнить. А подъезжая к Будапешту осознал, что на сей раз ему даже нечего поведать знакомым. Давненько у него не было такой скучной поездки. И парнишке, который вечером от души угостил его пивом в забегаловке, смог назвать только приблизительный адрес павильона.
* * *
Между тем в павильоне творческого объединения «Хунния» разворачивались крайне интересные события. Встречавший актрис немолодой галантный мужчина мало того, что озаботился лично проводить каждую из актрис в отведенную ей комнату, но и не забыл сделать объявление, что их ждет сюрприз, о котором он расскажет за ужином. Данная новость подействовала на дам по-разному. Бригитта Юнг нахмурилась, Жанетт Хегедюшне понятливо хмыкнула, Фружина Галашне неопределенно пожала плечами, Дора Сёкене обрадовалась и только Джулия Добошне молча кивнула.
За простым, но сытным ужином произошло представление присутствующих. Галантный встречающий отрекомендовался организатором съемочного процесса Андором Велешем. Тощий оператор, похожий на цаплю, попросил называть его Виктор Баль. Корнель Гуль, больше похожий на борца-тяжеловеса, оказался режиссером, толстенький лысеющий Эрнё Огр – спонсором фильма, а желчный и вспыльчивый Дежё Праттен – кинокритиком. Дамы выслушали информацию, но судя по их выражению лиц сам факт наличия вокруг них столь важных персон их не слишком впечатлил. Но Андор Велеш не сдавался:
– Дорогие дамы, – произнес он, подняв бокал, – кроме отбора на роль жены лесника мы хотели бы провести еще один. Перед вами творческая группа из режиссера, оператора и спонсора, собирающаяся ставить «Макбета». Нам нужна леди Макбет. И мы надеемся, что в процессе прослушивания выяснится, кто именно из вас сможет претендовать на эту роль. Наш друг Дежё Праттен, как единственный среди нас специалист-кинокритик, огласит финальное мнение творческого коллектива.
Дорогие дамы выпрямились. Переглянулись. И подумали:
– А кроме меня и некому.
– Я даже знаменитый монолог леди Макбет помню!
– Для этой роли возраст не важен…
– Это мой шанс!
– Я постараюсь стать такой леди Макбет, чтоб все поверили.
Атмосфера за столом мгновенно изменилась. Теперь женская половина присутствующих перенесла свое благосклонное внимание на режиссера, спонсора и кинокритика, справедливо полагая, что именно от них будет зависеть решение. Друг от друга женщины, наоборот, постарались максимально дистанцироваться, опять же справедливо полагая, что выгоднее всего демонстрировать свои достоинства в одиночестве, а не на чужом фоне.
Вечер завершился короткой прогулкой по павильону и прилегающему двору. Андор Велеш предложил для прогулки руку Доре Сёкене, Корнель Гуль – Бригитте Юнг, Виктор Баль – Джулии Добошне, а Эрнё Огр предпочел поговорить с Фружиной Галашне. Пожалуй, наиболее колоритной оказалась пара, состоящая из маленького, верткого Дежё Праттена и крупной, высокой и фигуристой Жанетт Хегедюшне. Но меньше всех повезло Джулии Добошне, поскольку именно ее кавалер в ответ на ее робкий вопрос о прожекторах, освещавших внутренний двор, вознамерился популярно объяснить принцип последовательного и параллельного соединения резисторов. В ход пошли фразы «зависимость тока от сопротивления», «закон Ома», «правила Кирхгофа» и лицо Джулии начало медленно, но верно принимать отчаянное выражение. Видимо, пожалев ее, Дора постаралась отвлечь внимание вопросом:
– А ворота на ночь закрываются?
– Конечно, госпожа Сёкене, а чтоб никому в голову не пришло сюда лезть и воровать оборудование, по верху забора даже колючая проволока проложена. Она под напряжением 220 вольт. Мы ее днем отключаем, а на ночь включаем, зато точно можно быть уверенным, что нам ничего не угрожает! Всего один рубильник отвечает за…
– Нет, – взвыла Дора, – Не надо! Я ничего не смыслю в электричестве, и заклинаю Вас всеми святыми, пусть оно так и останется!
Положение спас Корнель Гуль, поведавший несколько курьёзных подробностей, приключившихся во время подготовки недавней нашумевшей постановки «Женитьбы Фигаро» и разговор постепенно перешел на актерские суеверия.
– Нельзя в театре лишний раз упоминать «Мак…» эээ… шотландскую пьесу, – вспомнила Бригитта Юнг.
– Нельзя желать удачи актеру перед выходом на сцену, или быть беде, – добавила Жанетт Хегедюшне. – Вместо этого лучше пожелать: «Сломай ногу!» и «Чтоб тебе пусто было!»
– Не к добру на сцене появляться в зеленом, – дополнила Джулия Добошне. – Только я не знаю почему…
– Я могу рассказать, – вмешался Корнель Гуль, – это связано с обстоятельствами смерти Жана-Батиста Мольера. Он умер после представления собственной пьесы «Мнимый больной», не успев сменить сценический костюм, который был зеленого цвета. И с тех пор среди актеров бытует мнение, что на сцене крайне нежелательно появляться именно в зеленом.
А потом присоединившийся к компании модный венский сценарист Бенедек Иллешем начал уговаривать Фружину Галашне прочесть знаменитый монолог леди Макбет. Та не стала ломаться, только попросила подождать, пока она возьмет накидку и настроится. Она постояла несколько минут у камина, отвернувшись от публики. Повернулась. И превращение случилось. Теперь эта было не то милое и приятное существо, каким ее все привыкли видеть, о нет! Теперь перед зрителями предстала властолюбивая и амбициозная женщина, готовая идти по трупам ради достижения цели. Она протянула вперед рук каким-то неуловимо-хищным жестом и заговорила:
Охрип, прокаркав со стены о злополучном
Прибытии Дункана, даже ворон.
Ко мне, о духи смерти! Измените
Мой пол. Меня от головы до пят
Злодейством напитайте. Кровь мою
Сгустите. Вход для жалости закройте,
Чтоб голосом раскаянья природа
Мою решимость не поколебала.
Припав к моим сосцам, не молоко,
А желчь из них высасывайте жадно,
Невидимые демоны убийства,
Где б злу вы ни служили. Ночь глухая,
Спустись, себя окутав адским дымом,
Чтоб нож не видел наносимых ран,
Чтоб небо, глянув сквозь просветы мрака,
Не возопило: "Стой!" Вовеки
Не будет утра для такого "завтра"! 46
Галашне выдержала паузу, опустила руки, и напряжение спало. Зрители сумели пошевелиться. Реакция… была неоднозначной. Женщины смотрели на Фружину так, словно видели ее в первый раз, и в их взглядах мешались восхищение, опаска и зависть. Пробрало даже достаточно толстокожую Жанетт Хегедюшне, что уж говорить о мужчинах, которые чуть дара речи не лишились, глядя на такое одновременное воплощение красоты, злодейства и коварства.
– Да, – сумел наконец пробормотать Бенедек Иллешем, – искренне жалею, что раньше не видел Вас в театре, госпожа Галашне. Только теперь понимаю, как много потерял.
– А я не жалею, – отрешенно произнес Андор Велеш, – если бы раньше видел, сейчас бы такого эффекта не было…
Расходились по комнатам притихшие и задумчивые, что, впрочем, не помешало мужчинам устроить короткие переговоры в комнате Иллешема.
– Ну, что Вы мне можете сказать по прошествии дня, иллы? – с легкой усмешкой спросил инквизитор.
– Самое главное. Что она здесь, – невозмутимо ответил Андор.
– Из чего это следует?
– Из того, что все они под действием обережного става. Иллы, Вы же с ними беседовали, неужели не почувствовали?
– Да я как-то
