Есть не хотелось. Инспектор ограничился двойным стерфордом, холодным клубничным пуншем, порцией черной икры и какой-то мясной ерундой, залитой красным вином. Когда появился Фред, все столики были заняты. Честер, недолго думая, подошел к Таратуре.
— Не возражаете? — сказал он, берясь за спинку стула.
Инспектор кивнул головой в знак согласия: «знакомство» с Честером было необходимо и между тем в данной ситуации выглядело вполне естественным.
— Где ты был? — первым спросил Честер, изобразив на лице равнодушно-вежливую улыбку, более соответствующую словам, звучащим примерно так: «Журналист Честер, позвольте представиться».
— Миллионер Таратура, — судя по виду, ответил инспектор, который на самом деле сказал: — Я был в тире.
«Знакомство» состоялось. Можно было говорить несколько свободней.
— Куда увезли Гарда? — спросил Честер, ничем не выражая своего нетерпения.
— В северную часть острова, — вежливо ответил Таратура. — Там у них что-то вроде резиденции.
— Тебя видели?
— Не думаю. Но что нам делать дальше?
— Что? — искусственно улыбнувшись, сказал Фред. — Великие детективы! Вы бы еще сами надели на себя наручники и заткнули себе рты кляпами!
— Не ори, — нежно улыбнувшись, сказал Таратура, делая вид, что слова собеседника его искренне умилили. — Орать вы все горазды. Что ты предлагаешь?
— Я? — спросил Честер. — Немедленно…
— Очаровательная девушка, не правда ли? — вдруг перебил Таратура, сливая на этот раз в нечто целое и свой вид, и то, что он произнес вслух.
Честер оглянулся. В «аквариум» вошла «блондинка из кордебалета» и, несколько помешкав, присела за столик к мужчине с рыжими бакенбардами. Честер удивился про себя столь неожиданному повороту в разговоре, тем более что Таратура был известным женоненавистником, воистину стопроцентным холостяком.
— Н-да, ничего, — согласился Фред, окинув блондинку равнодушным взором.
— Итак, что ты предлагаешь?
— Немедленно действовать! — произнес Фред.
— Понятие растяжимое, — сказал Таратура. — Что значит «действовать»?
— Если по крайней мере стрелять, то не в тире!
— Что ты имеешь в виду?
— Поднять на ноги местную полицию.
— Нельзя, — твердо сказал Таратура. — Сохранение нашего инкогнито есть гарантия безопасности Гарда. Ты это понимаешь?
— А ты понимаешь, — возразил Честер, — что у них теперь не только Майкл, но и Дэвид?
— Пока мы бессильны.
— Но Гард не сумеет договориться с ними по-хорошему!
— Ты плохо знаешь шефа.
— Я?! Ну, дорогой инспектор…
— Зови меня лучше сеньором.
— Ладно, что предлагаешь ты?
— По крайней мере подождать до утра.
— А утром?
Подошел официант, и Таратура, подмигнув Честеру, кивнул головой в сторону, где сидела блондинка. Честер опять оглянулся. Рыжие бакенбарды безостановочно двигались, блондинка смеялась, она определенно не скучала.
— Сеньор, — мрачно заметил Честер, — вы, кажется, опоздали, или вам придется наращивать бакенбарды.
Когда официант, иронически усмехнувшись, отошел, Фред вопросительно посмотрел на Таратуру.
— Ну, что будет утром?
— Она, — сказал Таратура.
Честер не понял.
— Она, — повторил инспектор. — Она приведет нас к Гарду.
— Ты в своем уме? — серьезно спросил Честер. — Что ты мелешь? Эта блондинка имеет к ним такое же отношение, как я к морским свинкам! Обыкновенная…
— Не торопись. Я в этом далеко не уверен.
Собственно, доводы давно уже были исчерпаны с двух сторон, а голые эмоции являются источником для бесконечного спора.
Когда они, вежливо раскланявшись, покидали ресторан, уговорившись встретиться утром на пляже, блондинки не было. Сопровождаемая рыжими бакенбардами, она удалилась минутой раньше, бросив на Таратуру призывный взгляд из-под прекрасных голубых ресниц.
Весь вечер Таратура не отпускал блондинку далеко от себя, став ее тенью. Со стороны могло показаться, что молодой и красивый джентльмен, атлетически сложенный и, вероятно, богатый, без памяти влюблен в красавицу, но обладает редкой в наше время скромностью и стеснительностью, а потому вздыхает на расстоянии, не в силах сделать ни одного решительного шага ни к ней, ни от нее.
Инспектор учитывал при этом, что, если блондинка действительно имела тайное задание, связанное с ним, она могла считать, что цель почти достигнута или по крайней мере ее достижение облегчено, поскольку не сыщику приходилось выслеживать своего подопечного, а подопечный, «клюнув на удочку», сам ходил за сыщиком по пятам.
Сначала они посетили «корриду», где каждый желающий, заплатив десяток леммов, имел возможность помериться силами с кровожадным быком, обладающим злобным характером, весьма угрожающим видом и натуральной величиной, хотя сделанным из резины. Вооружившись шпагой, хозяин рыжих бакенбардов тоже вышел на арену и под музыку, сопровождаемый азартным подбадриванием собравшихся и, конечно, блондинки, пытался поразить междуглазье быка, что давало единственную возможность остановить его порыв. Бык был напорист, им управлял на расстоянии сметливый служитель «корриды», и увертываться от него было чрезвычайно трудно. Четырежды рыжие бакенбарды опрокидывались на мягкую, сделанную из гуттаперчи поверхность арены, прежде чем бык взревел трубным голосом, чем-то напоминающим клаксоны президентской машины, и повалился на колени, как бы прося прощения за столь вольное обращение с миллионером. Публика проводила бакенбарды хохотом и овацией, блондинка тоже была в восторге, хотя и оглянулась на Таратуру, сидящего тремя рядами выше, словно желая сказать ему: «Тореадор, смелее в бой!»
Ночное казино «Не в деньгах счастье» встретило их напряженной тишиной, взрываемой периодическими криками и возгласами, в которых гораздо чаще звучало разочарование, чем радость. Блондинка, даже не примериваясь, в первом же зале привычно поставила на цифру 13, очень быстро проиграла, но рыжие бакенбарды, сделав широкий жест, освободили ее от уплаты денег. Расхохотавшись, красавица непринужденно щелкнула своего кавалера по носу, отчего бакенбарды на мгновение стали дыбом, а нос приобрел цвет свеклы, затем она великодушно поцеловала своего спутника в щечку и увлекла его во второй зал, где ставки были в два раза выше.
Таратура, хотя и был азартным человеком, редко играл в рулетку, справедливо полагая, что счастье, конечно, не в деньгах, когда они есть. Но тут, увидев вертушку, по которой бегали звери, он с вызывающим видом поставил сразу двадцать леммов — все, что у него было в наличии, — на слона.
