Он пошел по пустому перрону, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, куда же ему теперь деваться.
Внимание его привлекло огромное электронное табло, прикрепленное на большой высоте к сводчатому потолку. На таких обычно выводят информацию о прибытии и отправлении поездов. Ларькин обратил на него внимание, потому что табло вдруг ожило, на нем зеленоватыми флюоресцирующими буквами стала выкладываться надпись. Но это было не название поезда. Это были его имя, фамилия и отчество.
«Ларькин Виталий Юрьевич», — гласила первая строка. Чуть погодя, за ней стала появляться вторая: «Дата рождения — 17 ноября 1968 года».
Затем, с чувством ужаса и обреченности Виталий прочел третью строчку: «Дата смерти — 7 февраля 2000 года».
После чего его сознание вновь померкло.
Конечно, это был бред. Бред, как ему и положено быть, страшненький, нехороший. Потом кошмарное табло вдруг превратилось в дисплей, но надпись на нем сохранилась. Помню, ещё успел подумать, грешная душа: «Всё. П...ц— он ведь никак не лечится». Но тут я обратил внимание на курсорчик.
Мигала справа от последней буквы такая всем знакомая черточка. Помигала-помигала — и передвинулась влево, стерев букву «а». За ней «д»... и так далее, одну букву за другой, всю гадкую нижнюю строчку. Вот спасибо. Ну что тут ещё скажешь, если без многоточий? Уау.
После этого я и начал приходить в себя. Очухался — лежу на полу в той же комнате, где и ложился. В желудке мутит, голова кружится, в носоглотке запаленный такой привкус, как будто пять кэмэ единым духом пробежал. А за дверью кто-то кричит: «Виталик, ты жив?!» Я сразу понял, что это Большаков, хотя голос у него изменился до неузнаваемости.
Котелок у меня ещё плохо варил спросонок-то. Ну я, говорю, а в чем дело? Да так, отвечает, пора вставать. Пойдем, брат, на службу.
Тут я начал вспоминать. Почему-то в первую очередь вспомнил, как пытался разбить чертово стекло. Наверное, потому что нога все ещё болела. Тролль, насколько я понимаю, умеет подавать через кристаллические решетки своих волокон такое электромагнитное напряжение, которое полностью перестраивает структуру вещества. Было обычное стекло, а стало пуленепробиваемое. Только ему на это нужно время. Вообще, ему на все нужно время, притормаживает он, бедняга. А иначе бы мы хрен оттуда выбрались.
Жалуюсь Илюше на стекло, мол, так и так. Тут он как заверещит, выбивай на фиг дверь, она деревянная. Вообще, процессор в башке у него мощный, надо отдать ему должное. С окном я, если честно, лопухнулся.
Встаю, разбегаюсь, бью. Все как положено. Дверь на одной только нижней петле и удержалась. Правда, координация движений у меня была ещё не очень хорошая. Приземлился на пол после удара не совсем корректно. Руками-то в пол можно было и не упираться. Ну ничего. Встаю на ноги, смотрю на Большакова.
Да, таким я Илюшу ещё никогда не видел. Взлохмаченный, сам весь в пыли, ноги по щиколотку в грязи перепачканы, рубашка из джинс выбилась, а взгляд совершенно обезумевший — то ли от страха, то ли от того незримого поединка, который он тогда вел с троллем. Потому что охваченного паникой гражданского жителя, бегущего из мест боевых действий, Большаков напоминал только с виду. Мне-то сразу почудились при нем и меч, и щит, которым этот вундеркинд прикрывал нас обоих.
В том нагромождении призрачных и материальных стен, которое было в кишках у тролля, он тоже разбирался явно лучше. Поэтому, когда он взвизгнул: «За мной!» — и рванул по коридору, я без возражений побежал за ним. Но мчался он не к лестнице, а куда-то дальше. Пробегая мимо лестничного проема, из которого поднимались клубы пыли, я понял, почему. Лестницы больше не было. Вряд ли ее сломал рассвирепевший Илюша, скорее всего, лестницу обрушил сам тролль, пытаясь ему воспрепятствовать. Что тут было, пока я валялся без памяти — уму не постижимо.
«Сюда!» — крикнул Илья уже более нормальным голосом и шарахнулся в сторону, уступая мне дорогу. Дверь, на которую он показал, оказалась запертой, но я уже совсем неплохо себя чувствовал. Два «маваши» по замочной скважине — и путь открыт. А раз так, то мы, естественно, заходим, не стесняемся. Небольшая комната. Окна выходят во двор корпуса — то бишь, во двор тролля.
Большаков снова угадал. Здесь стекла оказались обычными. Он их легко смог выбить обломком старого стула — рухлядь какая-то валялась в комнате. Почувствовал слабое место, на это он специалист. Хакер.
Оставшиеся осколки мы е ним быстренько выкрошили, чтоб не порезаться. Тут произошел маленький эпизод, который меня заинтересовал. Когда я, исключительно для порядка, вышибал каблуком небольшой кусочек стекла в уголке рамы, у меня опять не получилось с первого раза. Я разозлился и дал от души. Выбил — вместе с куском рамы. Но сам осколок даже не треснул. Я его нашел потом внизу и подобрал, но это уже позже было.
Начали спорить, кому первому прыгать. Как маленькие. Я говорю, давай я тебя подстрахую. Но он гордый и мнительный. Всё доказывает себе, что в нем дух мужчинский. Потому и на женщин так сильно тратится. Хотя теперь, после того, как он тролля раскорячил, может, успокоится. Какие ему ещё нужны доказательства?
Пришлось его, дурня, первым погнать, а то еще, чего доброго, остался бы. Чуть не убился, бедолага. Ладно, хоть кости целы, но встать на ноги он некоторое время не мог, да и потом еле ковылял. Четвертый этаж, что вы хотите. Как говорит Юрий Николаевич, с непривычки не устоишь.
Отхромали мы в сторонку метров на двадцать, оборачиваемся и смотрим на этих красавцев. На первый взгляд, опять, дома как дома. Но нет, что-то переменилось. Угроза какая-то от них исходила, вот-вот, кажется, в погоню бросятся. Фундамент из земли выдернет, взлетит — и шмяк по тебе сверху! Уже можно и не закапывать.
Если уж мне такое мерещилось, то Илюха, я думаю, ещё отчетливее это чуял. Хотя, оказалось, что он так и не знал, с кем воюет, пока я ему не объяснил. Он тоже думал: фэйри. Это очень на него похоже. С пятидесяти шагов, не глядя, одной дробинкой прямо в мозг через правую ноздрю — но так и не разглядеть, кого ухлопал, по причине сильной близорукости.
Он потом рассказал, как защитился и как ошеломил тролля. Ренатик у нас служил на флоте, старшина первой статьи. Ну
