Браун нашла его комментарий весьма веселым.
— Молодец, Велли! А теперь... на чем я остановилась? Ах, да...
И ее песня грянула с новой силой.
От бесчестия и позора
Оберегай незапятнанное имя нашей страны,
Увенчай ее неувядаемой славой,
Боже, защити Новую Зеландию.
— Вот так? Ваш патриотизм, мисс Браун, должен поддерживать в вас уверенность, что во время вашего отсутствия Новая Зеландия все же останется целой и невредимой, — произнес он, пыхтя и волоча ее ногами по полу, — в вашем горячем сердце под этой пышной грудью.
Национальный гимн в ее исполнении был прерван ее истерическим смехом.
— Вы славный парень, Велли, ей богу! Я с первого раза поняла это еще там, в Анттара... Антана... Аркани...
— Антарктиде.
— Нуда, там. На вас тогда была эта неприятная с виду штука, а ваши глаза... ууууу, Велли, на меня еще никогда никто так не смотрел. — Ее голос вдруг стал сюсюкающим, словно она обращалась к лежащему в колыбели младенцу: — Ваш взгляд был таким очаровательным! Как у щенка!
— У щенка, которого, правда, приковали цепями и подготовили для допроса с пристрастием, — добавил он, продолжая маневрировать вместе с ней в направлении, где, как ему казалось, должна находиться спальня хозяйки. — Но все равно спасибо, что сказали мне об этом.
— Я люблю щенков.
Ударом ноги он распахнул двойные двери, за которыми находился очень милый и очень уютный будуар, туалетный столик с аккуратно разложенными принад лежностями для ежедневных дамских утренних процедур и большая кровать с балдахином, занимавшая всю центральную часть комнаты. Веллингтон тяжело сглотнул, надеясь, что лечение от похмелья, которое он намеревался предпринять, сотрет в его памяти все воспоминания об этом самом сокровенном уголке апартаментов его нахальной напарницы из колоний. Замеченные им несоответствия странным образом заставили его нервничать. Ему проще было считать ее несносной, чем утонченной.
Какие еще тайны скрываются в ней?
Браун шлепнулась поперек кровати, и воздух шумно оставил ее тело. На мгновение воцарилась тишина, и Веллингтон почувствовал даже какую-то панику. Затем раздался тонкий храп.
— Вот и хорошо, мисс Браун, — сказал он, в душе гордясь хорошо выполненной работой. Он успешно доставил домой одного из своих соратников по министерству после хмельной пирушки. — Я желаю вам спокойной ночи. Не забудьте: жду вас ровно в восемь за рабочим столом. Доброй но... доброго утра, мисс Браун.
Не успел он сделать и трех шагов, как слабый голос произнес:
— Велли... Велли, я... у меня... проблема.
Обернувшись, архивариус увидел, как она шарит неверными руками по талии, скребется по застежкам лифа и пуленепробиваемого корсета. О нет, ради бога, неужели она это серьезно?
— Мне нужна здесь мааааленькая помощь, приятель.
Закашлявшись Веллингтон вернулся к кровати.
— Хм, мисс Браун...
— В связи с тем, что вам предстоит познакомиться со мной намного ближе, я была бы очень признательна, если бы вы начали называть меня Элизой.
Ему показалось, что в ее квартире удивительно жарко.
— Элиза, я не вполне уверен, что мог бы...
— Послушайте, приятель, вы с этим точно справитесь, а я обещаю, что это будет всего лишь небольшая услуга джентль
мена даме, очень нуждающейся в помощи. — Она снова хихикнула. — К тому же, если рука ваша полезет куда-то не туда...
— Стоп, давайте угадаю, — перебил ее Веллингтон. — Я этой руки тут же и лишусь, верно?
— Аааааабсоллллютно! — ответила она, разваливаясь на кровати.
— Ну ладно. — Он ослабил воротничок, обхватил ее за талию и, нагнувшись, принялся разглядывать корсаж ее платья.
Браун хихикнула и надулась, набрав побольше воздуха.
— Элиза, вы мне мешаете, — предупредил Веллингтон, и голова его двинулась в сторону ее бюста, который сейчас опустился немного вниз.
Новый взрыв ее смеха фактически провоцировал на то, чтобы свернуть с пути истинного.
— А кто сказал, что я должна вам помогать?
Не обескураженный этой выходкой, Веллингтон, как смог, уложил ее на кровати ровнее и начал осторожно ощупывать ее корсет. Он знал, что расстегиваться он должен где-то здесь.
Последовало очередное хихиканье, а затем:
— Помните, что я сказала вам про руки, — пропела она.
— Яааа не зааабыыыыл, — в тон ей ответил Веллингтон.
Затем он кивнул. Было бы глупо предположить, что Браун отправится в этот паб совершенно безоружной. Из скрытых ножен выскользнула узкая гладкая рукоятка, из которой после нажатия на кнопку выскочило лезвие ножа.
На клинке блеснул луч света, пробившийся с улицы. Он посмотрел вниз, на лежащую перед ним слегка возбужденную женщину — улыбка на ее лице была блаженной и беззаботной.
— Элиза, очень прошу вас хотя бы раз послушать меня — лежите и не шевелитесь. — Он взялся за нож, затаил дыхание и начал считать: — Один... два ... три.
Он даже испугался того, насколько легко стилет прорезал корсаж. Ткань отделилась одним изящным движением, а Браун рассмеялась так энергично, что груди ее, стягиваемые пуленепробиваемым корсетом, мелко задрожали.
— О, Велли! — весело заявила она. — А я и не знала, что вы побывали на задании в Сингапуре!
Веллингтон вздохнул и спрятал лезвие ножа внутрь рукоятки. Затем он начал расстегивать корсет, один крючок за другим. Броня для тела была впечатляющей и весьма твердой, так что он не сомневался, что та в состоянии остановить пулю. Но, поскольку она представляла собой всего лишь корсет, пуля, скорее всего, выбила бы весь воздух из груди и оставила бы на память о столкновении со смертью хороший синяк.
Дойдя до последнего крючка в опасной близости от ее грудей, он почувствовал, как сердце его учащенно забилось.
— Элиза, я насчет того, куда там идут мои руки...
— Это последняя пуговка, Велли, и я знаю, что, если бы вы хотели чего-то еще, вы бы уже попробовали это получить. Так что просто помогите мне выбраться из этой штуки и будьте хорошим мальчиком.
Он с некоторым усилием расстегнул последний крючок, и ее тело, включая и впечатляющий бюст, на который он украдкой поглядывал весь минувший вечер, наконец обрело свободу.
Она широко улыбнулась и с облегчением вздохнула.
— Спасибо вам, Велли. Вы настоящий джентльмен. — Она хихикнула и добавила: — Теперь поцелуйте меня и пожелайте спокойной ночи. Давайте. Вы это заслужили.
Веллингтон понимал, что его воображение может не на шутку разыграться. Ведь этой ночью он тоже был навеселе.
