среди них ещё можно было найти и такие, где доживали свой век старики, помнившие прежних королей, забытые войны и те времена, когда Сен-Марко был совсем другим, более благочинным и красивым, так им, по крайней мере, казалось.
— Это здесь, ваша светлость! — крикнул мальчик, указав в переулок за углом очередного покосившегося дома.
Марк придержал коня и спрыгнул на землю, после чего снял с седла мальчика и поставил его на землю. Повинуясь жесту своего провожатого, он бросил повод стражнику, спешившемуся следом, и пошёл по узкой улочке. Через какое-то время он услышал негромкий свист и, прибавив шагу, вскоре увидел Эдама, стоявшего на углу.
— Дайте ему золотую монету, — произнёс он, увидев барона, — он заслужил.
Марк без возражений снова сунул пальцы в кошелёк, и мальчик, получив вторую монету, поклонился и скрылся в темноте.
— Ты здесь, бродяга, — подошедший Филбертус похлопал оруженосца по плечу. — Твой хозяин не находил себе места, беспокоясь, не перерезали ли тебе горло в каком-нибудь притоне.
— Правда? — Эдам обрадовано взглянул на Марка, но тот недовольно буркнул:
— Нет. Но неужели нельзя было сообщить о себе раньше?
— Не получилось, ваша светлость, — ответил юноша. — Я всю ночь гонялся за той запиской, из трактира в трактир, от вполне приличных до таких, в которых собираются только бродяги и преступники. Она прошла по целой цепочке рук, пока попала к некому мрачному субъекту, ожидавшему её в храме святого Губерта, который, как известно, покровительствует нищим. Я чуть не потерял его в вечно собирающейся там за подаянием копошащейся толпе, тем более что он явно пытался запутать след. Не то, чтоб он заметил слежку, скорее, он делал это по привычке, и мне всё же удалось выследить его. Он отнёс записку сюда, в этот дом. Я остался тут, чтоб понаблюдать, и видел, как из дверей вышла высокая дама в чёрной одежде и вуали, которую сопровождал тот мрачный тип, и пошла в сторону дворца. Я решил проследить за ними, и хоть тот парень всё время озирался, мне удалось остаться незамеченным. Я проводил её до самого подъезда дома, где она пробыла примерно час.
— Чей это был дом? — спросил Марк, заметив, что Эдаму не терпится услышать этот вопрос и дать на него ответ.
— Баронессы де Флери! — воскликнул юноша. — Это было вчера вечером, а после этого та дама вышла и снова направилась сюда. Я не решался отойти надолго, но мне пришлось это сделать, чтоб отыскать этого мальчишку. Я сразу понял, что он выполнит мою просьбу, особенно если она будет подкреплена парой золотых монет. После этого я вернулся сюда. Надеюсь, та дама ещё в доме.
— То есть ты не видел её больше? — спросил Филбертус и посмотрел на Марка. — Она ещё не возвращалась. Что будем делать?
— Она может и не вернуться сюда, — ответил он. — Не думаю, что она носит с собой тот кинжал. Войдём!
И он решительно направился к высоким дверям мрачного особняка, а за ним поспешили Филбертус, Эдам, три сыщика и пять стражников. Поднявшись по выщербленным ступеням, Марк присел перед дверью и быстро осмотрел замок, после чего сунул руку в подсумок и достал оттуда связку отмычек. Выбрав подходящую, он сунул её в замочную скважину и вскоре раздался лёгкий щелчок. Поднявшись, он убрал отмычки и обернулся к Филбертусу. Тот кивнул. Марк распахнул двери и ворвался в небольшой тёмный холл, освещённый тусклой лампадкой.
Тут же из темноты на него бросился высокий мужчина в чёрной одежде, но Марк мгновенно выхватил из ножен меч и, отбив его клинок, с размаху ударил нападавшего рукояткой по уху. Тот без звука рухнул на пол.
В доме было тихо. На второй этаж из холла вела широкая лестница, слева и справа виднелись дверные проёмы. Указав сыщикам на них, он быстро взбежал по лестнице. За ним поднялись Эдам и Филбертус. Маг тут же свернул налево, Марк пошёл направо, а оруженосец распахнул дверь на площадке.
Проходя по коридору, Марк услышал в его конце странный звук и прибавил шагу, поняв, что это хлопнула рама окна. Он почувствовал дуновение влажного холодного ветра и вскоре подошёл к двери, из-под которой виднелась бледная полоска света. Распахнув её, он остановился на пороге, окинув взглядом просторное помещение. Стены здесь были покрыты полками, на которых громоздились какие-то вещи, стопки старых книг и потемневшие коробки. Посредине стоял широкий стол, а за ним зияло пустотой распахнутое в ночь окно. Сырой ветер развевал старые портьеры и трепал пламя свечей, стоявших на столе в потемневшем от времени подсвечнике.
Марк осмотрелся. В комнате никого не было. Он сунул меч в ножны и подошёл к столу. Там, среди старых книг и рукописей лежала узкая чёрная коробка. Он осторожно открыл её и увидел, как в складках тёмного бархата блеснул рунами матовый клинок необычного кинжала. Он протянул руку, чтоб взять его, и в следующий момент получил сильный удар по шее. Резкая парализующая боль пронеслась по всему телу и он, как подкошенный, упал на пол.
На какой-то момент он очнулся, не чувствуя своего тела, и всё-таки сумел открыть глаза. Возле стола стоял необычный человек, который разглядывал чёрный кинжал, поднеся его к свече. После этого он вложил его в футляр, который сунул за пазуху и, легко вскочив на подоконник, исчез в ночи.
Было тихо, где-то далеко завывал ветер, и потрескивали от влетающих в окно холодных капель мечущиеся во мраке огоньки свечей. Марк ощутил бесконечную усталость и, наконец, позволил себе закрыть глаза.
Он очнулся почти сразу после этого, но с удивлением увидел окружавший его яркий свет, лившийся в широкое окно спальни. Он лежал в своей постели, а рядом сидела, сжимая его руку, заплаканная Мадлен. Возле кровати стоял со скорбным лицом Эдам. Впрочем, увидев, что он открыл глаза, оруженосец тут же подался вперёд, но его заслонила собой Мадлен, заглядывая в лицо мужа.
— Марк, ты видишь, ты узнаёшь меня?
— Да, дорогая, — прошептал он. — Ты не могла бы снять локоть с моей груди. Мне тяжело дышать…
— Конечно… — пробормотала она. — Марк, ты так напугал меня, всех нас! Мы думали, что ты умер или умираешь…
— С чего бы это? — он с трудом пошевелился, чувствуя, как затекло его тело. — Что произошло?
— Ты пролежал в беспамятстве все длинные сутки. Никто не мог разбудить тебя! Мы думали, что ты умер, и только лекарь Фабрициус, которого прислал король, сказал, что ты жив, но тоже ничего не мог сделать. Он не знал, что с тобой, на тебе нет ни
