поранитесь…
Он не договорил, но я и сама понимала, что не смогу сделать все настолько безупречно, чтобы не испортить блюдо.
– Томас, наверное, займется этим, – ответила я, притворившись, что не замечаю его отсутствия, – и потом нужно будет добавить крахмал, и соду, и молоко.
– Томас уехал с утра в село, – ответил Алоиз. – Джаспер справится, но знаете, миледи, руки-то у него растут, не при вашей милости будет сказано…
– Конечно, справится, – поспешно отозвалась я. На самом деле я окончательно запуталась. Зачем? Зачем отпустили ребенка в село, куда добираться через лес, когда творятся такие страсти? В курсе ли мой муж или Томас проявил своеволие?
Под моим руководством Джаспер порубил мясо, добавил соль и остальные ингредиенты, а потом с увлечением отбивал кухонным молотком получившийся фарш. Я пристально следила за его руками, и в моей голове методично отдавались удары – бум, бум, бум…
Джаспер вдруг перестал отбивать мясо, и я не успела нахмуриться, как поняла – Алоиз вышел из кухни.
– Вы верите в это, миледи?
Я не стала спрашивать – во что именно, но ответить мне было нечего.
– То, что я знаю по рассказам прадеда, совсем иное, Джаспер…
– Они чудовища. Но в остальное время – люди, да?
– Люди. Куда уехал Томас?
– В село, так он сказал. Больше я ничего не знаю.
Мне показалось, он что-то недоговаривал. Вмешиваться было поздно – Джаспер опять застучал молотком, а я слушала. Чудовища, а в остальное время – люди. Которые могут контролировать обращение и свое состояние, но не в эту ночь. В начале полнолуния и в его конце. Но что автор военного справочника подразумевал под словами «обращение» и «состояние»? Возможно, это было понятно военным, но не мне.
Они обращаются, но способны сдерживать свою жажду крови? Или что-то еще? Они боятся огня, а мой муж зажигал свечи. В замкнутом пространстве. Нет-нет-нет, это исключено, или я чего-то не знаю.
Ведь если оборотни и могли выжить в этих краях, то только в том случае, если бы все время оставались незаметными.
– Теперь мясо нужно держать на холоде как минимум пять часов, – остановила я слишком увлекшегося Джаспера. – И у меня к тебе будет просьба… когда Томас явится, скажи мне, хорошо?
Джаспер кивнул, а я старалась не думать, что будет, если Томас уже не вернется. Он совсем еще ребенок. Как он мог уехать, зачем? Сбежал?
Я пошла в спальню мужа, расстроенная до предела. Но внезапно для себя самой развернулась и отправилась в комнату Летисии. Мне нужно было увидеть все своими глазами, непременно. Я не знала зачем.
Окно уже закрыли. Снег убрали. Кровать застелили, ничто не напоминало о том, какая трагедия здесь случилась. Я стояла в дверях и думала, почему я даже не плачу, ведь я должна. Где Кэтрин Вейтворт, настоящая леди, воспитанная в традициях поколений, готовая следовать чужой воле и покоряться, сострадать там, где необходимо, проявлять равнодушие там, где требуется? Все ведь расписано правилами поведения, откуда в ней что-то свое? Что случилось с ней и почему о мальчишке-поваренке она беспокоится больше, чем о погибшей женщине, знакомой ей всю жизнь, почему не проводит день, молясь Ясным за ее душу, а пытается разобраться в том, в чем ей не под силу?
Где та Кэтрин Вейтворт, которой приказывали в первую брачную ночь терпеть, а после – ни в коем случае не показывать своей страсти, равно как отвращения, нежелания? Почему она так ждала, что ее муж зайдет хоть немножечко дальше, чем он себе позволил, и почему так странно чувствовала себя от его близости?
– Не надо вам быть здесь, миледи.
Я обернулась. Джеральдина смотрела на меня в упор, как не подобало прислуге. Взгляд ее был жесткий и властный, но сейчас, при свете дня, я не рассмотрела в ее лице ничего звериного и пугающего.
– Ее не нашли? – уточнила я, дав понять, что я в курсе происходящего. – Филипп не вернулся?
– Нет, ваша милость. Я приготовила комнату… вашу и его милости. Милорд приказал мне неотлучно находиться при вас.
Я видела, что она лжет. Она смотрела слишком прямо и вызывающе, словно боялась, что я заподозрю вранье, и это была ее ошибка. Но я кивнула, притворяясь, как и все вокруг, что играю по кем-то установленным правилам.
– Милорд объяснил, почему? – спросила я.
– Да, миледи. Потому что он само зло и она с ним заодно. Берегитесь, ваша милость, я попробую вам помочь.
– Кто? – оторопев, спросила я, но Джеральдина повернулась и быстро пошла по коридору, оглянувшись на меня лишь тогда, когда отошла достаточно, и мне ничего не оставалось, как последовать за ней.
Я была настроена решительно, но поняла, что тягаться с крестьянской хитростью мне не под силу.
– Кто? – повторила я, и Джеральдина виновато заулыбалась.
– Тот, кто ходит в ночи, миледи, – пояснила она тихо и отчетливо. – И она, Тьма.
Я закусила губу. Я видела, что она лжет, но не знала, как поймать ее на вранье. Простодушие, против которого бессильны все мудрецы и хитрецы мира, будь они какими угодно лордами и королями. Окажись такая крестьянка при дворе, и я не сомневалась, что пройдет пара лет, и двор падет под ее наивным натиском. Нечего противопоставить.
И мне было нечего. Я вздохнула. Мой муж вряд ли сказал именно так прислуге – Тьма и ее верные слуги всему виной, да и не стал бы вообще ничего объяснять тем, кто беспрекословно обязан исполнять его распоряжения.
Спальня лорда Вейтворта преобразилась? Скорее нет, чем да, Юфимия, а может быть, Джеральдина убрали все мои вещи, но мелочи бросились мне в глаза. Моя шкатулка – я подумала, что стоит ее проверить, – моя диадема, даже цветы, те, которые уцелели… Они завяли, их попытались немного освежить, но вид у них все равно был жалкий.
– Где милорд взял эти цветы?
– Не знаю, ваша милость, меня тогда не было здесь, но, думаю, это теплицы госпожи Виринеи, она выращивает цветы для храма и зелень на продажу круглый год. Больше взять неоткуда.
Сколько прошло времени с тех пор, как мой муж уехал? Я не видела, где и когда он переоделся, но, вероятно, у него были другие комнаты, не только спальня. Это мне полагалась одна-единственная клетка, но не ему.
– Милорд уехал?
– Не знаю, ваша милость. Я его не видела после того, как он приказал мне быть рядом с вами.
Я услышала крик – или плач, мне хотелось вытрясти из
