— Когда безумие закончится, у вас будет много работы, — напомнил полицейский. — Тупые и резаные травмы, ожоги, огнестрельные ранения. Так что ещё раз повторю — берегите себя.
***
— Как планируете провести этот осенний праздник? — спросил я Депутатора, глядя как рассасывается толпа молодёжи перед проходной.
Заебисьман прав, надолго их запала не хватило. Теперь они, разбившись на небольшие решительные компании, выдвигаются в разных направлениях по прилегающим улицам. Будут вершить справедливость в индивидуальном порядке. Контингент в подвалах сменится на альтернативный, а старшее поколение либо примет это как есть, либо пострадает в процессе. Ставлю на первый вариант, ведь в глубине души каждый из них знает, что разницы нет. Отродья должны умереть, а какие именно — неважно.
— У вас есть предложения?
— Я всё ещё бармен. Виски?
— Пойдёмте, — Депутатор снял с головы фуражку и сунул её подмышку. Как тазик, в котором умыл руки Пилат.
— Серьёзно, ты хочешь это слушать? — спросила Швабра блондинку, приволокшую из подсобки радио.
— Почему нет? Всё равно делать нечего. Вряд ли сегодня будет наплыв клиентов. Как раз время утреннего выпуска.
— Мне подвинуться? — спросил Депутатор, допивающий второй стакан.
— Нет-нет, не беспокойтесь, тут есть ещё одна розетка. Вот, сейчас, прогреется…
Приёмник долго шипел и пощёлкивал чем-то внутри, потом внезапно из динамика, сразу на максимальной громкости, прорезался истошный крик:
— Не-е-ет! Боже, как больно! Я больше не могу, не могу, не могу! Не надо, отец, не надо, а-а-а! — девушка взвыла от невыносимой боли. Побледневшая Швабра в панике защёлкала кнопками, но крик не умолкал, пока Блонда не выдернула шнур из розетки.
— Плохая была идея, — признала она дрожащим голосом.
— Рили говняная, — согласился панк.
— Знаете, — сказал Депутатор, надевая фуражку, — я всё же, пожалуй, пойду.
— Уверены? — спросил я.
— Да. Я всё понял про размер популяции. И что всё бесполезно, понял тоже. И что не мне решать. Но я не могу просто сидеть и пить, когда там вот так, — он кивнул на радиоприёмник. — Берегите себя.
— Не знаю, — задумчиво сказала Швабра, глядя ему вслед. — Как тут выбрать сторону?
— Думаю, он не станет отделять овец от козлищ. Будет спасать каждого, на кого напали, чтобы тот, в свою очередь, напал на следующего. Как говорится, «у самурая нет цели, только путь».
— Глупо, — сказала Швабра.
— Но красиво, — добавила Блонда.
— Рили крэйзи, — подытожил панк.
***
— Босс, ты чего-то ждёшь? — спросила Швабра, заметив, что я покосился на часы.
— По инсайдерской информации с Завода, в полдень будет перезагрузка образцов. Наша кровь попадёт в их машину. Хочу посмотреть, что будет.
— А что может быть? Это же просто кровь.
— Самому интересно. Может, ничего. Может, что угодно. Моя кровь — это немножко я, а я и сам не знаю, что я такое. Спать только вот хочется ужасно.
— Ага, — душераздирающе зевнула она, — не спали же ночью. Но это хорошо, хожу оглушённая и не принимаю ничего близко к сердцу. Наверное, потом накроет. Если будет это потом.
— Пойду умоюсь, — сказал я. — Может, взбодрюсь. Спать нам сегодня, похоже, не светит.
В зеркале туалета усталый человек неопределённого возраста. На лице пятна копоти, на рубашке брызги крови. Кто я такой?
— Что я такое? — спросил я вслух.
— Явление природы, — ответил Никто.
— Чёрт, вы теперь и в туалете меня караулить будете?
— Случайность, извините.
— Что значит «явление природы»?
— Когда возникает опасность разрушения линии причинности, появляется что-то, что её устраняет.
— Что-то?
— Или кто-то.
— То есть меня как бы нет? Просто судорога Мироздания, которое лупит мной себе по заднице, как укушенная корова хвостом?
— Зависит от точки зрения. Может быть, вы забытый недобог, мобилизованный на борьбу с хаосом. Недаром Ведьма видит в вас что-то сродни себе. Или просто человек, оказавшийся не в то время не в том месте. А может быть, завтра вы проснётесь в своей постели, поцелуете жену, умоетесь, побреетесь, выпьете кофе и поедете на работу, удивляясь, какой странный сон вам приснился, и забывая его с каждой минутой…
— Босс! Босс! Сюда! — завопила из зала Швабра. — Скорее!
Я кинулся к двери, немедленно забыв всё услышанное.
— Ты не выстрелишь, — говорит спокойно Палач, бестрепетно глядя в ствол дробовика.
— Выстрелю, отец, — голос Блонды дрожит, ствол гуляет.
— Не выстрелишь, — в руке у Палача большой нож, когда-то так восхитивший нашедшего его в сундучке панка. — Это работает в одну сторону. Я должен убить тебя, ты не можешь убить меня. Так устроен наш маленький мир.
— Слы, мэн, ты гонишь, — голос Говночела срывается, — убери найф, мэн, давай перетрём!
— Ты избранная дочь, — Палач говорит медленно, спокойно и размеренно, — в тебе чиста её кровь. Ты не можешь пережить этот день, потому что это её место.
— Я выстрелю!
— Нет, ты не сможешь. Так говорит она, и она знает. Ты одна из поколения. Одна чистая. Одна избранная. Одна жертва там, одна жертва здесь, и бабочка снова раскинет свои крылья.
— Мэн, ты не вдупляешь, мэн! — панк шаг за шагом сдвигается, пытаясь закрыть собой блондинку, она тоже отходит, чтобы он не оказался у неё на прицеле. — Слы, мэн, ты ж её папахен! Не надо так!
— Сейчас мы закончим то, что начато год назад, — палач делает шаг вперёд, панк делает шаг ему навстречу, Блонда делает шаг в сторону, я осторожно стараюсь одновременно подойти со спины и не попасть под выстрел, если она всё-таки решится.
— Мэн, ты рили крэйзи мен, тебе бы кукуху лечить! Слы, я в твою дочку втрескавшись! Зять из меня говно, рили, но любовь правит миром, мэн! Мэйк лав, мэн, убери найф!
Панк делает шаг вперёд, Палач делает шаг вперёд, их траектории пересекаются. Говночел пытается схватить его за руку, грохает выстрел.
— Я его убила? — дрожащим голосом спрашивает Блонда. — Или нет?
— Ты промахнулась.
— Тогда где он?
— Там, где хранятся неслучившиеся события. Если такое место, конечно, есть. Может быть, Мироздание записывает их в специальную книжечку, чтобы не забыть. Но это не точно.
— Какой кошмар… Я чуть не умерла от страха! Ой, что с тобой? Ты ранен?
Блонда кинулась к оседающему на пол панку.
— У него кровь! Надо нести в клинику!
— Уже не надо, — сообщаю я, присаживаясь рядом с телом. — Мои соболезнования.
Один удар. Точно в сердце. Палач знал своё дело. Покойся с миром, Говночел.
***
— Но почему он мёртвый, босс? — спросила меня Швабра, когда мы вышли и сели на крыльцо, оставив Блонду рыдать над панком.
— Потому что его убили.
— Но ты же отменил Палача!
— Некоторые события необратимы. Твой дом не возникнет из пепла, Говночел не оживёт, а под клумбой всё так же лежат кости твоей подружки. Хотя её отец не то что её не убивал, а даже и не рождался. Сейчас ты не можешь понять, как это возможно, но скоро поймёшь. Вспомнишь, что отцом её был кто-то другой, убил кто-то третий, а панк споткнулся и упал на нож. Или всё было как-то по-другому, не знаю. Мироздание грубо залатает дырку, остальное вы сделаете сами. Но мёртвые не вернутся, а рождённые не исчезнут. Не знаю, почему так. Спроси учёных на Заводе.
— Босс, а что с Заводом? Смотри, смотри!
С крыльца бара старые кирпичные корпуса видны не целиком — угол одного здания, крыша другого, труба котельной, окно цеха… Всё это мерцает и переливается, пульсирует и размывается.
Я посмотрел на часы и кивнул.
— Они загрузили образцы.
— И что теперь, босс?
— Не знаю. Давай посмотрим. Уверен, будет интересно, — предположил я.
