— Кто-то наступил, землей была присыпана. Я наудачу пальцами землю счистил. Смотрю, она.
Гильза была небольшой, но не от малокалиберной винтовки, как думал Голиков. Скорее она подходила к пистолету. Рахманов оглядел подошедших:
— Я иду за фотоаппаратом. Остальные ищут вторую гильзу. Думаю, она где-то рядом.
Действительно, пока он ходил к «уазику» за фотоаппаратом, один из милиционеров нашел вторую гильзу. Она лежала под кустом у клумбы и также была вдавлена в землю, к тому же еще присыпана хвоей и палыми листьями. Ясно, тщательно ухаживавшему за дорожками, Голикову и в голову не могло прийти, что гильзы могут лежать именно здесь.
Вернувшись, Рахманов сделал своим «Зенитом-Е» несколько снимков гильз. После этого в присутствии понятых осторожно извлек гильзы из-под кустов.
При внимательном рассмотрении стало ясно: обе гильзы вылетели из одного и того же орудия. По виду они были близнецами. Маркировка на тыльной части подтвердила догадку Рахманова: обе гильзы калибра 6,35. Стреляли из пистолета иностранной марки.
Для Рахманова это было важно. Находка опровергала мнение Голикова, что собаку убили просто так, без определенной цели. Правда, стрелявший допустил небольшую оплошность, не подобрав гильзы. Но к этому его могли вынудить, например, спешка или темнота.
Положив гильзы в пакет, Рахманов занялся поисками убитой собаки. Место захоронения Голиков нашел быстро. Начали копать, и минут через десять в яме показался труп Дика. Вернее, то, что от него осталось.
Останки собаки были осторожно извлечены, завернуты в полиэтиленовую пленку и отвезены в отделение милиции. После вскрытия ветеринар обнаружил в голове и шее собаки две пули. Они в точности соответствовали двум найденным гильзам. Таким образом, можно было считать установленным: в собаку стреляли из пистолета калибра 6,35. Скорее всего из пистолета системы «Чешско-Збройовка». Или «Беретта».
Оформив протоколы двух осмотров и вскрытия, Рахманов вернулся в Москву.
В прокуратуре Рахманова ждали новости. Инчутин утром допросил Новлянскую. Изучив предъявленные ей два рисунка, Новлянская заявила: изображенных на рисунках людей не знает. При этом она снова категорически отвергла вероятность своего знакомства с Вадимом Павловичем. Впрочем, эта новость Рахманова не удивила, зато другая, из Кулунды, стоила многого.
Жильцов звонил днем. Слышно его было плохо, но разговаривавший с ним Саенко довольно быстро понял: изображенного на первом рисунке Вадима Павловича до пластической операции в Кулунде сразу же опознали. По утверждениям персонала Кулундинской ИТК, а также Алексидзе — Додона на рисунке был Николай Алексеевич Крыжко. Он же Крыж. Рецидивист Крыж отсидел в общей сложности в различных исправительных учреждениях, тюрьмах и ИТК около двенадцати лет. Несколько лет назад Крыж отбывал наказание здесь, в Кулунде, по статье сто третьей — за умышленное убийство. По словам работников охраны, среди заключенных ИТК Крыж был авторитетом. Крыжа боялись самые жестокие и сильные заключенные, беспрекословно выполнявшие все его приказы. При этом все знали: за Крыжом тянется «хвост» нераскрытых преступлений. В дальнейшем Крыж был этапирован из Кулундинской ИТК — в Марийскую АССР. Отсюда около пяти лет назад он совершил побег. Несмотря на объявленный вскоре всесоюзный розыск, Крыжа не поймали, существовала даже версия, что он или погиб во время побега, или умер позже, ведь ему было уже под шестьдесят.
И вот след Крыжа обнаружился здесь, на Сенеже, а также в Смоленской области и в Сухуми после ограбления, принесшего Крыжу семьсот тысяч рублей. Ясно: на Сенеж он уже не вернется. Появившись у квартиры Лотарева и узнав, что отвозивший Юру и Женю пожилой человек на самом деле был приятелем Чиркова, Крыж скорее всего теперь ляжет на дно. Рахманов подумал: шансов определить место, где будет отсиживаться Крыж, у следственной группы практически нет. Пожалуй, шанс мог бы появиться лишь в одном случае: если бы ему, Рахманову, удалось доказать связь Крыжа с Новлянской.
Саенко уже успел съездить в ГИЦ и привезти несколько фотографий Крыжа.
Еще не открыв глаза, я прислушался. Стук посуды. Плеск воды. Кажется, Алена готовит на кухне завтрак. Встал с кровати, подошел к окну. Потянулся, сбрасывая сон. Интересно, какое сегодня число. Черт... Ведь сегодня восьмой день. Ну да. Восьмой день с того момента, как мы с Сашкой вышли из прокуратуры. За дни, проведенные в квартире Алены, я выучил наизусть все здешние ходы и выходы. Отсюда, с шестого этажа, этот двор отлично проглядывался. Интересно, есть ли в нем какие-то изменения после вчерашнего? Вроде нет. Стоявшие вчера под окном машины на своих местах. Вот моя, у края общего ряда, там же, где я вчера ее оставил. Убедившись в этом, я подошел к телефону, чтобы позвонить Сашке. Набрал номер, почти тут же услышал голос:
— Да?
— Саня, привет. Это я. Что у тебя?
— Пока ничего. А у тебя?
— Тоже.
— Ты все еще у Алены?
— Все еще.
— Передай горячий привет. И поцелуй за меня.
— Обязательно. Знаешь, Сань, сегодня я хочу переехать.
— Что так? Не созрел для семейной жизни?
— Не в этом дело. Просто хочу переехать. К себе или к Глинскому. — Мне показалось, что пауза затянулась, и я спросил: — Не возражаешь, если я перееду к Глинскому? В мастерскую?
— Ради бога. Это ж твой друг. Да и мне мастерская не нужна.
— Что, сам ты там уже не ночуешь?
Сашка довольно долго молчал. Вздохнул:
— Нет. Знаешь, мне кажется: Вадим Павлович отпал. Во всяком случае, на ближайшее время.
— Почему?
— Потому что он тоже ведь не дурак и давно уже все просек насчет прокуратуры. Он знает, что нас туда вызывали. Ну и наверняка давно уже смылся от греха подальше.
— Ты уверен?
— Абсолютно уверен.
— Ты хочешь сказать, к нам он больше не сунется?
— Не знаю, как потом, но в ближайшее время не сунется.
— Тогда я переезжаю к себе. Звони уже мне домой.
— Договорились. Созваниваемся.
Я положил трубку. И вовремя: почти тут же в комнату вошла Алена. Она была в длинном белом махровом халате, который ей очень шел, хотя и делал взрослее. Вообще, Алена сейчас выглядела потрясающе. Я сам не верил, что девушка, стоящая сейчас передо мной, может меня терпеть. И уж тем более любить.
— Привет, — сказал я. — Давно встала?
— Давно. Учти, я уже сделала гренки. И поставила омлет. Мыться пойдешь?
— Пойду. — Не удержавшись, я покосился в окно. Алена вздохнула:
— Я уже туда смотрела. Там все спокойно.
Сначала я не понял, что она хотела этим сказать.
