— Украсить твой праздничный стол! — передразнила ее подруга, приведенная таким началом разговора в состояние, весьма позволяющее продолжить его энергично.
Ирина мгновенно осознала всю трудность предстоящего объяснения.
«Так, Светка в полнейшем отпаде, голос истеричный, на юмор уже не реагирует… Диагноз неутешительный — жаждет крови», — оценила она обстановку и решила оправдываться до последних сил, но вины за собой не признавать.
— Ты с ним спокойненько ушла, даже забыв попрощаться со мной. Вскочила в плащик, который он же тебе и подал, и…
Светка едва не задохнулась от гнева, это сильно испортило ее дикцию — и помешало сообщить, что было дальше.
— Я же не могла открыть от боли рта, чтобы послать, извиняюсь, этого дурака, твоего обожаемого. Да говорю же, Светка, в том состоянии я и в твоем плащике ушла бы, а уж кто там его подает… Я же ошалела от боли. Вот, — Ирина убедительно ткнула пальцем в щеку, — я теперь инвалид на один зуб. Говорю же тебе, его вырвали той же ночью, так что сама посуди: могла я хоть что-нибудь соображать?
— Хочешь сказать, — язвительно поинтересовалась Света, — что и вчера Рому не видела? Только правду!
Ирина возмутилась.
— Жестокая! Я несколько суток не спала, посетила стоматолога, умирала, гибла! Во всяком случае уже желала этого, лишь бы избавиться от невыносимой боли. Светка, у тебя что, зубы никогда не болели?
— Представь себе, нет, — тоном, уже более похожим на ее обычный, сообщила Светка. — Даже не мыслю, что это такое.
— Ах, вот оно что! Что ж ты сразу-то не сказала? Это же резко меняет направление нашего разговора. Тогда я тебя прощаю, — тоном истинного великодушия произнесла Ирина. — Тогда имею честь сообщить: парень твой козел! Бросил меня на остановке одну и куда-то слинял. Козел он и редиска. Не имеет ни малейшего представления о галантном обхождении с дамами. Шкаф какой-то одностворчатый, а не мужчина. Так ему и передай при встрече. Значит, его Романом зовут? Хорошо, что сказала, а то так бы и умерла в неведении, — безбожно врата, в глубине души даже несколько гордясь такой неожиданной находчивостью, Ирина.
После столь «лестной» оценки своего возлюбленного дотошная Светлана явно начинала оттаивать, но все же продолжала недоверчиво пытать подругу:
— И он к тебе не приходил?
— Побойся бога, Светик!
— Правда?! — обрадовалась Светлана. — Иришик! Как я рада! Прости меня! Ох, а какой пострадавшей я все это время чувствовала себя! Какие ужасные картины уже рисовала в своем воображении! Правда, теперь словно, камень с души упал! Правда, правда!
Утешенная столь мягким исходом, Ирина начисто потеряла бдительность и искренне поделилась своими неприятностями:
— Правда, как раз то, что пострадавшей во всем этом деле оказалась я. Сначала какой-то болван, которого я не знаю и знать не хочу и у которого в голове одна извилина и та в стадии распрямления, весь вечер меня терроризировал, потом я с жуткой, абсолютно, зубной болью устроила этому яркому представителю мужского пола экскурсию по микрорайону, чуть ли не присыпая следы табаком, чтобы и с собаками найти не мог и, наконец, на меня обрушился неправедный гнев подруги, клеймящей позором гнусную «соблазнительницу», у которой что ни мысль, то девственной чистоты.
В порыве откровенности Ирина не заметила, как тут же проболталась, и поняла это только тогда, когда Светлана переменилась в лице и растерянно спросила:
— Экскурсию? Какую экскурсию? Ты же говорила, что он бросил тебя на остановке. Ты что, за дуру меня принимаешь?
Ирина схватилась за сердце, закатила глаза и с пафосом воскликнула:
— Рожденный говорить правду, когда же ты научишься лгать?!
Она покраснела, виновато посмотрела на подругу и с преувеличенной мольбой в голосе попросила:
— Ну прости меня, Светик, ну несколько преувеличила, но из лучших побуждений. Хотела успокоить тебя. Мы действительно расстались на остановке, только на моей, а не на твоей. Твоему Ромео оказалось в ту же сторону, что и мне. Друг у него живет недалеко от моего дома. А дальше все было так, как я говорила. Слово в слово, — поспешно добавила она.
— Так какого же черта он в тебя вцепился, если к другу шел? Зачем же ты водила его по своему району? — свирепея, спросила Светлана. — Что ты мне голову-то морочишь?
— Ну… он оказался несколько более настойчивым, чем я сказала. Но успокойся, это не имеет никакого значения. Все мужчины такие. Ухлестывал он за мной, отпираться не буду, но говорил исключительно только о тебе, — ступив однажды на скользкий путь лжи, уже никак не могла свернуть с него Ирина.
Она озорно глянула по сторонам:
— Знаешь, Светик, от прогула занятий по общественным предметам еще никому не удалось поглупеть. Пойдем-ка вместо этого часа культурно пожрем мороженого, а заодно я тебе расскажу, что думают по поводу подобного поведения мужчин классики, в большинстве своем тоже мужчины. Собственного опыта я еще не набралась, и боже меня от него упаси. Так что прибегнем к чужому.
Выскребая из металлических на высоких, рискованно шатающихся ножках чашек остатки второй порции пломбира, подруги пришли к единому, совершенно истинному мнению: все молодые люди — подлые обманщики и бабники, но прожить без них все же никак нельзя, а потому надо искать компромиссы.
Они легко нашли и тому, и другому, и третьему массу подтверждений, как в жизни, так и в литературе. Вынеся, наконец, приговор разом всему мужскому полу, девушки поспешили на занятия.
После сокровенной беседы подруг одной из них стало настолько хорошо и легко на душе, что другой тут же сделалось плохо и кошки заскребли на сердце.
Светлана, которую Ирине удалось-таки убедить, что и дня не пройдет, как «ничтожный этот мужичонка» будет вымаливать у ее ног прощение, почти гналась за высокой длинноногой подругой, отчаянно пытаясь забежать вперед и, заглянув ей в лицо, задать очередной вопрос типа: «Как ты думаешь, а он не успел совсем меня разлюбить?» или «А как скоро он вернется ко мне? Может, мне самой нагрянуть?»
В другое время Ирина не стала бы терпеть подобные благоглупости даже от самой любимой подруги, коей Светлана отнюдь не являлась, однако сегодня, решив внести успокоение в травмированную ею же душу, молча сносила нелепые реплики и вопросы.
Как оказалось, правило, по которому за каждое доброе дело неизменно следует наказание, и в этом случае не дало осечки. Ободренная невиданно добрым расположением Ирины, редко позволявшей кому-нибудь так изощренно себя истязать, Светлана полностью включила программу «вопрос без ответа», посвященную предмету своих переживаний — Роману.
