— Думаю, ты права.
Коттен прислонилась к валуну.
— И что дальше? Я должна поговорить с Гапсбургами. Как угодно, любым способом, но я должна узнать, что написано на табличке.
— А ты помнишь, как выглядели знаки?
Коттен посмотрела на него, на квадратную тень от его подбородка.
— Точки и линии. Очень много точек и линий. Похоже на хипу. Вот и все, что я помню.
— Есть вероятность, что знаки на здешней табличке не будут похожи на хипу. Я бы предположил петроглифы. Их поняли бы люди, жившие здесь в древности. Но если стоять на месте, мы ничего не узнаем. Готова посмотреть, что там внутри?
Скрепя сердце, Коттен кивнула и махнула рукой, чтобы он вел ее дальше.
Осторожно пробравшись по полу, усеянному обломками, они вплотную приблизились к первому из древних зданий.
— Потрясающе. — Коттен всмотрелась в каменные строения, неясно вырисовывающиеся в лунном свете. — Хотя и жутковато. Мне не по себе от этого места.
Они прошли мимо массивных стен и пустых жилых помещений.
— Посмотри-ка сюда. — Коттен осветила фонариком стену. — Толщина фута три, не меньше. — Она направила луч на стык двух камней. — И никакой известки. Камни безупречно подогнаны. Удивительное мастерство.
— У нашей цивилизации непомерное самомнение, — ответил Уайетт. — Мы считаем себя такими продвинутыми. Но стоит разок внимательно посмотреть на такое вот место — и невольно проникаешься уважением к этим людям.
— В Перу я тоже это почувствовала. Мы словно пылинка во вселенной… но каким-то образом связаны друг с другом.
— Это не дает вам зазнаться?
— Верно.
Они сошли с дороги, которая, как показалось Коттен, была главным проходом, и осмотрели комнату за комнатой.
— Кажется, что жители в один прекрасный день просто снялись с места и ушли, — заметил Уайетт.
Коттен вздрогнула — о том же самом говорил Эдельман.
— Вот именно. Совсем как люди, жившие в тех древних зданиях в Перу. Те тоже исчезли, словно в одночасье.
Они прошли еще несколько шагов и остановились, чтобы осмотреть помещение, судя по всему некогда жилое. В углу лежали глиняные черепки. И вдруг ее качнуло.
— Постой, — слабым голосом произнесла она. — Похоже, здесь высота больше, чем я думала. У меня закружилась голова.
Уайетт снял рюкзак и достал флягу с водой.
— Вряд ли тебе стало плохо из-за подъема. И уж точно дело не в высоте. Здесь всего каких-то шесть тысяч футов. — Он передал ей флягу. — Выпей.
Коттен прислонилась к стене.
— Спасибо, — сказала она.
Он прав. Это не от высоты. Но отчего-то ей все-таки стало нехорошо.
Уайетт по-прежнему освещал комнату.
— Иди дальше один, а я посижу передохну, — сказала она. — Только не долго.
— Ладно, — засмеялся Уайетт. — Устрой себе перекур, а я порыскаю по окрестностям.
Коттен опустилась на земляной пол, согнула ноги и уткнулась лбом в колени. Дурнота отступала. Она отпила еще воды, включила фонарик и обвела лучом комнату. Взгляд упал на круглое сооружение в нескольких футах от нее. Через секунду в ней проснулось любопытство. Что-то в этом было необычное.
— Томас, — позвала она тихо, ведь неподалеку мог оказаться кто-то из людей Лэддингтона. Уайетт не отозвался, и она решила сама осмотреть круглую постройку.
Коттен перебралась через россыпь каменных обломков к высокому дверному проему, освещая путь фонариком.
Она увидела выложенный из камней круг — кажется, жертвенник. Недавно кто-то раскопал почерневшую землю в его центре. На краю ямы лежал плоский камень с какими-то рисунками. А посмотрев на выемку в земле, Коттен оцепенела. Она была той же формы и величины, что и в Перу. Здесь лежала табличка.
И вдруг Коттен накрыла теплая волна, как тогда, в Перу, на восходе. Все тело завибрировало. Но там было священное место — гуака. Коттен ступила в каменный круг и тут же ощутила, как напряжение вытекает из нее — от макушки вниз, через ступни. Она словно купалась в океане света. Чистого, совершенного, сверкающего жидкого света. Он проникал в ее тело через все поры, через все клетки, пока наконец не заполнил целиком и не закружился внутри.
Она сосредоточилась. Предельная концентрация. Свет от центра разлился по всем нервным окончаниям, по всем кровеносным сосудам, заполнил мельчайшие клетки ее тела.
Она окунулась в него.
Она слилась с ним.
Она слилась со всем космосом.
Древние голоса шепотом читали молитвы.
Тихие шаги отдавались эхом вокруг.
Отдаленное пение.
А потом ее лицо что-то обожгло.
Мария Гапсбург стояла под горячими, пульсирующими струями воды. От массажного душа все тело словно покалывало — или, быть может, это отголосок того чуда, что произошло у каньона Чако? Впрочем, не важно, в чем причина. Важно то, что ее переполняла невероятная энергия. Волнение. Восторг. Она закрыла глаза и отдалась горячим струям, ласкающим кожу головы, лицо и все тело.
Никогда Ричард не бывал столь властным, как сегодня вечером, когда стоял у входа в древние строения с вытянутыми руками, в которых, как жертвоприношение, держал табличку. Он словно обладал силой насытить голодное чудовище. Высокий, бритоголовый, уверенный в себе, почти харизматичный. В этот миг стало ясно, что он рожден таким и что его род древнейший на земле. Быть может, этим вечером свершился ритуал, который повторялся много раз до того. Гул и кружение этих существ, похожих на насекомых, ничуть не напугали Ричарда — наоборот, ему было уютно среди них. Ни капли страха — напротив, таинственное появление светлячков усилило его уверенность. Он преобразился. Сияние осветило его, и впервые за долгие годы она заметила, что он красив. Его пылающее лицо и светлячки, такие неистовые и завораживающие, пробудили в ней острое вожделение к собственному мужу.
Она дотронулась до щеки, вспоминая безобразные шрамы. Спаситель Эли сделал ее прежней. Но хоть шрамы и исчезли, ее лицо и тело все равно обречены на старение. А Ричард не состарится никогда. Скоро ли он перестанет находить ее привлекательной?
— Ричард! — прошептала она, растворяя его имя в своем дыхании.
Он ждал ее на широкой гостиничной кровати по ту сторону двери в ванную. Мысли о нем далеко не всегда возбуждали, но сегодня, во время чарующего полета светлячков и уничтожения таблички, она увидела его новыми глазами. Жар светлячков опалил ее тело и заставил ныть от наслаждения. И отблески этого чувства до сих пор жили в ней.
Она прошептала второе имя своего мужа, имя падшего ангела — «Рамджал!» — откидывая голову и вспенивая шампунь. Реки пены пролились по плечам и груди. Ее руки скользнули вслед за пеной по шее и груди. Сегодня ночью все будет по-другому. Занимаясь любовью с Ричардом, она не станет брать на себя инициативу. Торопить события тоже незачем. Сегодня она хочет, чтобы он овладел ею. А она утонет в пламени экстаза.
