На мгновение из нее выбило дух. Мокрые и горячие тела будто слились в одно, его руки блуждали по ее спине и шее, пока наконец одна не остановилась на затылке в привычном жесте. Поцелуй стал еще глубже, и Офелия почувствовала, что теряет сознание. Неожиданно он оторвался от нее, подхватил на руки и пинком открыл дверь.
***
Они лежали в спальне на полу, прижавшись друг к другу, утомленные и счастливые. Рамон то ли забылся сном, то ли провалился в беспамятство, на его лице играла неопределенная улыбка. Офелия лежала у него на груди, то и дело вздрагивая всем телом от пережитого нового и острого, как самый отточенный в двух мирах нож, наслаждения. Не осталось ни единого промежутка кожи, которому мужчина не уделил бы внимание. За эти несколько часов он перевернул не только ее представление о том, какой может быть близость между двумя, но, кажется, и о самой близости в корне. Без сомнений и раздумий Лия отдалась в его власть без права и без надежды на спасение. Сейчас она лежала, закрыв глаза и сжав пальцы на гладкой поверхности его худощавой, но мускулистой груди, то и дело поднимая руку, чтобы коснуться шеи или кончиков уже давно высохших вьющихся волос. Его дыхания почти не было слышно, но она чувствовала, как бьется сердце мужчины. Не тяжело и быстро, как час назад, а неторопливо и увесисто, как огромный мотор с безграничным запасом мощности.
Одну руку Рамон положил себе под голову вместо подушки, второй держал женщину за талию, то и дело напрягая и расслабляя пальцы и невольно (или намеренно) напоминая ей о том, что они пережили и что будут — она точно это знала теперь — переживать каждый раз, касаясь друг друга. Возбуждение еще не выветрилось из ее головы и тела, несмотря на достижение критической точки усталости. Она настолько боялась, что, стоит ей заснуть и проснуться, и магия этой ночи растворится, что тянулась к нему подобно лишенному воды путнику в пустыне.
Рамон открыл глаза и медленно повернул голову, глядя на нее с мягкой улыбкой. Его взгляд тоже затуманен. Губы припухли от бесчисленных поцелуев. И сейчас, обнаженный, но не беззащитный, он раскрылся для нее с другой-стороны. Она перестала видеть в нем древнее и опасное существо, которое притягивает за счет силы и власти. Она увидела красивого мужчину, который дал ей возможность взглянуть по-другому на саму себя. Открыть в себе что-то новое, добраться до наглухо замурованных до этого момента глубин.
— Мы опоздали на самолет, — шепнула она, не зная, о чем еще говорить.
— Пусть катится к чертям, — отреагировал он, высвободив руку из-под головы и коснувшись ее растрепавшихся волос. — Как ты красива.
Она не ответила. Было странно говорить мужчине, что его внешность сводит ее с ума. Заставляет чувствовать себя героиней волшебной сказки. Прекрасный принц, живущий вечно, открывшийся ей. Конечно, в отличие от этих героинь, ее не мучил вопрос «почему он выбрал меня». Скорее она пыталась понять, почему она выбрала именно его. Или не так. Как так вообще случилось, что они выбрали друг друга?
— Переезжай ко мне, — неожиданно серьезно сказал он. — Как только вернемся в Треверберг.
— Но ты же спишь…
— Переезжай ко мне, — прервал он. — Переедешь?
— Да, Рамон. Хорошо. И ты мне объяснишь правила нашей совместной жизни?
Он тихо рассмеялся и с трудом сел, бережно отстранив ее.
— О правилах мы обязательно поговорим. И я готов выслушать твои. Обращаю твое внимание, что обычно мне плевать на чужие правила.
— Я согласна.
Интерлюдия третья. Найя Сонг
27 апреля, четверг
Треверберг
Найя Сонг положил голову на сложенные на руле руки. У него кружилась голова. Идея именно сегодня стать донором была глупой. Но ему показалось, что раз появилось желание, нужно его сразу воплощать. Ему хотелось оставить что-то полезное. Да и давно пора было пройти обследование, на работе уже косо смотрели. Он работал на молочном заводе старшим технологом, и много времени проводил в непосредственной близости от продуктов питания. Они проходили медицинскую комиссию каждые три месяца, но в этот раз мужчина взял отпуск и теперь тянул с походом в клинику. Скучно одному, да и времени жалко. От завода до госпиталя имени Люси Тревер нужно было полтора часа ехать по узким дорогам Треверберга.
Ему пригрозили штрафом, и Найя решил, что раз уж он едет в такую даль, нужно совместить необходимое с полезным. И записался в доноры. Обследование, как всегда, прошло быстро. Просветили легкие, взяли кровь на анализ, вкололи какую-то прививку или витамины, он не стал вдаваться в подробности, а молоденькая пышногрудая медсестра, ворковавшая с вакцинами, была столь восхитительна, что немолодой уже мужчина, проживший с одной женщиной двадцать лет, забыл, как его зовут. Спросил только, не помешает ли ему укол стать донором, получил уверенное «нет».
Силы закончились, когда он дошел до машины. Он просто сел, завел двигатель и упал на руль, пытаясь справиться с головокружением. Вот бы вместо стакана томатного сока и шоколадки эти горе-врачи давали рюмку коньяка. Или виски, на худой конец. Хотя Сонг виски не любил, ему не нравился привкус то ли яблока, то ли бочки. Вот другое дело - благородный французский коньяк. Он навсегда запомнил вкус напитка, который попробовал во время свадебного путешествия во Францию. Изабелла была похожа на богиню, а он на - смертного, которому повезло с женой. Их семейная жизнь была настолько легкой, почти идеальной, что он до сих пор не верил своему счастью. А поэтому не до конца осознал всю глубину потери, когда Изабелла Сонг скончалась от рака три года назад.
— Не надо было мне сюда возвращаться, — проговорил мужчина, тряхнув головой и ударившись о руль. — Здесь умерла Изи. И зачем я брал отпуск?
В голове постепенно прояснилось. Он включил радио погромче. Месяц назад его любимая утренняя радиоведущая Мередит Гейбл запустила дневное шоу, на которое приглашала разных гостей. Шоу, конечно же, было посвящено любви. Найя отправил ей несколько писем с рассказом о своей жене, чтобы увековечить ее имя. Он надеялся, что трогательная история понравится жителям, и те посетят скромную могилку Изи, затерянную в самом дальнем углу кладбища. И, может быть, принесут ей цветы. Он сам ходить туда боялся. Слишком много боли.
Слишком много боли.
Может, бросить все и вернуться домой? Открыть коньяк. Помянуть жену. Он взглянул на календарь, закрепленный на торпеде. 27 апреля 1967 года. Ровно три года назад ее не стало. При этой мысли из самого мрачного уголка его души поднялось воспоминание о клятве, которую он сгоряча дал, стоя над могилой под проливным дождем в день похорон.
«Я приду за тобой. Не позднее, чем через три года».
Это все сданная кровь. И боль. В нем слишком много боли. Мужчина с трудом выпрямился, завел неожиданно заглохший мотор. Снял машину с ручного тормоза и вырулил с парковки, чуть не сбив жемчужный «ягуар». Оттормозился, ошалело смотря на осторожно припаркованную машину. Перевел взгляд на значок «форд» на руле, глубоко вздохнул, и подумал о том, что благодаря ему завод увеличил объем производимой продукции на треть. Может, пора попросить премию?
Он рассмеялся. Обреченно и зло. И выехал на дорогу. Он просто потерял много крови, а их дурацкий томатный сок, который он ненавидел с детства, не помогает. Нужно поесть или поспать. Но нет. Он поедет на работу, свершать великие дела. В нем поднимался гнев. Он зло просигналил девчушке, которая собиралась перейти дорогу по пешеходному переходу. Подождет, коза малолетняя! Ишь ты, разбежалась. Он едет. Машина старая, ей эти ваши газ-тормоз не подходят. Девчонка подпрыгнула от неожиданности и вернулась на тротуар так быстро, как только смогла. Найя пронесся мимо нее, чудом не обдав грязной водой из большой лужи, как всегда, собравшейся после дождя. Он выключил радио, услышав, что мисс Гейбл опять не взяла его историю в эфир. Скинул с торпеды календарь. Чуть не въехал в остановившуюся на светофоре «тойоту», посигналил и ей. Импозантный мужчина в кожаной куртке высунулся из окна, постучал кулаком по голове, мол, куда ты, дебил, летишь. Найя показал ему язык, откинулся на спинку сидения и с удивлением обнаружил, что по лбу катятся капли пота. Он открыл окно. Закрыл окно, когда встречная машина окатила грязью его самого. Почувствовал себя маленьким и беспомощным. Стартовал чуть позже остальных, за что получил порцию ненависти от собравшейся маленькой «пробки».
