Дальше был великолепный завтрак, Лувр, «Мулен Руж», ужин и снова сон. Они много разговаривали, постепенно узнавая друг друга получше, и женщина ловила себя на мысли, что не может поверить в происходящее. Еще тяжелее было довериться собственным ощущениям. Будучи ученым, пусть и врачом, доктор Лоусон не верила в любовь с первого взгляда и в целом не стремилась к изучению материи любви. Она понимала, насколько хрестоматийны ее чувства. Сначала ненависть на грани презрения, потом ужас и страх, потом влечение и наконец то, что она испытывала сейчас: абсолютную гармонию. Будто они всегда друг друга знали. Рамон по-прежнему ее пугал. Особенно, в моменты, когда уходил в себя или общался с кем-то другим. С обслуживающим персоналом или случайными знакомыми. Он менялся, показывая другое лицо. То лицо, с которым ей пришлось столкнуться, когда умер свидетель. Лицо существа, которое не копит обиды. Оно просто убивает обидчика. И что-то подсказывало, что это не метафора. Хотя сейчас, когда он сидел напротив нее в белой рубашке с аккуратно расчесанными волнистыми волосами цвета горячего шоколада, она могла думать только о том, как он красив и как, черт возьми, рядом с ним спокойно. Потому что она в его периметре. А он — в ее.
— Обманул? — повторила она, чтобы заставить его продолжить.
Адвокат пригубил вино, поставил бокал на стол и серьезно посмотрел ей в глаза.
— Мы прилетели сюда не только, чтобы оторваться от мира и побыть друг с другом. У меня назначена важная встреча. В этом ресторане. Через десять минут. Наверное, стоило тебя предупредить. Но я подумал, что лучше…
— Все хорошо, — улыбнулась Лия. — Мне кажется, я прекрасно понимаю, с кем связываюсь. У меня с собой черновик статьи для «Ланцета». Я тоже с удовольствием поработаю.
Рамон неожиданно встал. Обогнул стол, наклонился к ней и поцеловал. Она вздрогнула от неожиданности и положила руки на его, сжавшие ее плечи, пальцы.
— Почему ты не достала этот черновик раньше? — прошептал он, не отстраняясь и глядя ей в глаза.
— Не было возможности. Но это не значит, что мне не удалось уделить ему несколько минут. Или чуть больше.
Эверетт медленно выпрямился. Хотел сказать что-то еще, но не успел. Судя по тому, как изменилось его лицо, в ресторан вошел кто-то еще. Офелия прикрыла глаза, наслаждаясь этим коротким мгновением близости. Она обманывала сама себя. Легкость и естественность нахождения рядом с ним — маска. Под которой пряталась буря. Дикая буря эмоций, которую она магическим образом загнала в это ощущение «родства». Когда он наклонился к ней и поцеловал, ее не прострелило, как это произошло на дне рождения Дональда. Случилось другое. Ее окутал его эмоциональный запах. И это ощущение нельзя притупить. Она уже переживала такое. И тогда, в кабинете, после комиссии, когда он извинялся. И она еще не знала, как быстро переменится ее мнение о наглом адвокате. И во время танца. И даже в пятницу, когда он материализовался в клинике будто бы из ниоткуда. И сейчас. Ей хотелось коснуться его. Но нет. Настроение изменилось. Даже запах изменился. Рамон бросил на нее короткий, но полный обещания и, кажется, благодарности, взгляд. Поправил манжеты рубашки.
— Добрый вечер, — поприветствовал он кого-то. Офелия не видела его, но почувствовала спиной присутствие еще одного Незнакомца. Времени осознать, что же он из себя представляет, Рамон ей не дал. Он жестом пригласил мужчину пройти в вип-залу, которую оставили специально для них, а сам вернулся к Лие.
— Тридцать минут, — сказал он. — И у тебя есть право на одно желание.
Она улыбнулась. Как легко и естественно улыбаться в ответ на его слова. Или действия. И приятно смотреть в глаза. Даже сейчас, когда они снова холодны и собраны.
— Я буду здесь.
Рамон коротко кивнул, подхватил со стола бумаги и мягкой походкой ушел. Офелия не обернулась ему вслед. Она действительно достала из сумки черновик статьи, остро заточенный карандаш и принялась за работу, не до конца осознавая, что просто читает текст и не понимает его содержания. «Ланцет» запросил у нее статью о последних наработках в области кардиохирургии еще полгода назад, но доктор предпочитала оперировать, а не сидеть в кабинете, поэтому за шесть месяцев у нее родился только подробный план. Она даже думала привлечь Гекату Штиль к соавторству, сказать, что писать и делегировать само написание, но после последних разговоров о ней с Астером передумала. Лия до конца не понимала, что чувствует по отношению к излишне активной Гекате, но желание давать ей фору или позволять пользоваться ее именем для построения собственной карьеры отпало. К тому же Штиль не проявляла таланта в научных изысканиях. В операционной она была хороша. Но если попадался случай, с которым они раньше не сталкивались и который не был описан в учебниках, Геката впадала в ступор. Она не готова как идти в науку, так и выпускаться из ординатуры.
Но ничего. Административная работа отнимает у нее слишком много времени. Надо поговорить с ней и спросить, чего она хочет. Руководить в клинике. Или оперировать. Сочетать практически невозможно. Сама Офелия неплохо справлялась с управлением людьми, но все, что касалось бюрократии, приводило ее в бешенство.
Лоусон с трудом поборола желание пересесть, чтобы видеть дверь вип-залы, куда удалились мужчины. Она и так вычерпала лимит проявления женской глупости. Или как это называется. Заказав официанту крепкий кофе, женщина сосредоточилась на статье.
Она очнулась только тогда, когда Рамон прикоснулся к ее плечу.
— Позволь представить тебе, — с улыбкой проговорил он, завладев ее вниманием. — Мой друг Филипп Орле. Филипп дипломат, живет в Париже уже много лет. Мы давно не виделись, и я взял на себя смелость включить в наше путешествие встречу с ним. Филипп, это доктор Офелия Лоусон.
Офелия подняла глаза на обоих. Позволила месье Орле поцеловать ей руку, сопроводила этот жест вежливой улыбкой, ловя себя на мысли, что она будто бы знает его. Стойкое ощущение дежа-вю затопило ее с головой, когда он поднял глаза и оглядел ее лицо. Она точно не видела таких глаз. Никогда. Янтарно-волчьи, холодные, как у любого бессмертного существа, но с такой внутренней бездной, которую не у каждого встретишь. Волосы то ли каштанового, то ли медного цвета. Но волосы любой Незнакомец может сменить. А вот глаза — нет. Знакомым было что-то другое. Жесты? Взгляд? Какие-то черты лица? Совпадение на подкорке. Она точно никогда с ним не встречалась.
В этой жизни.
Мужчина отпустил ее руку ровно в тот момент, когда этого требовал этикет. Рамон не двигался, стоя рядом с ней и смотря на месье Орле.
— Рад знакомству, — проговорил он. — Рамон сказал, что у вас остался всего один вечер в Париже, поэтому не буду вам мешать наслаждаться городом.
Он говорил по-французски безупречно. Но с чуть традиционной манерой. Будто учился на академической литературе. Будто… сколько ему лет? Он ощущался вроде бы моложе Рамона, но глаза говорили об обратном. В них отражалась настоящая вечность, будто перед ней стояло существо, которое видело момент сотворения мира. Внезапно перед внутренним взором встали обрывки снов, которые мучили ее последнее время. Пришла странная мысль. Это человек из сна?
Еще более странная мысль. Это существо из прошлой жизни?
Наваждение прошло, когда Рамон нежно коснулся ее плеча. Только в этот момент она поняла, насколько напряжена и как внимательно и остро смотрит на Орле.
— Был рад увидеться. Ждем в гости в Треверберг.
Мужчины обменялись рукопожатием, а Офелия замерла, глядя в пустую чашку из-под кофе. Почему она подумала о прошлой жизни? Почему вспомнила про сны? Что с ней происходит? Она не заметила, как Рамон опустился на свое место, подозвал официанта, расплатился, оставив щедрые чаевые, и теперь смотрел на нее с выражением вежливого любопытства и озабоченности на лице.
— Я обещал тебе желание, — проговорил он, заметив, что она смотрит на него в упор.
— Пройдемся?
Он кивнул, подал ей руку. Офелия молча приняла ее, оглядела стол, убедившись, что черновики статьи спрятаны в сумку, а сумка висит на сгибе свободной руки. Попыталась улыбнуться, но не получилось. Она будто подобралась к очередной загадке внутри самой себя. Что-то заметила. Такое, что не бросалось в глаза, что казалось неважным. Она впервые задумалась о том, что ровным счетом ничего не помнит ни про то, как ее обратили, ни про то, как выживала. Она появилась будто сразу с определенным опытом и историей.
