Кейт дождался, пока она уйдет, и вернулся за письменный стол. Бросив скучающий взгляд на календарь, он, вздрогнув, сообразил, что обещал Майку Боначеку рассказать в понедельник четвертому классу о своей книге, которую они читают, — об астрономии и НАСА. «Боже, — подумал Кейт, — язык мой — враг мой!»
Когда урок закончился, он признался себе, что все прошло не так уж плохо. Дети прочитали книгу и задавали неглупые вопросы. Поспорить пришлось только по одному поводу — отказу Кейта верить в летающие тарелки; дети — целых два класса, набившиеся в один кабинет, — слишком много смотрели телевизор и, конечно же, разбирались в этом лучше.
Но за пять минут до конца разговора в кабинете внезапно наступила тишина. Кейт машинально повернулся к двери и с трудом удержался от того, чтобы изумленно не открыть рот.
На пороге стояла миссис Герман. Почти шесть футов ростом, довольно грузная, в бесформенном ситцевом платье, давно полинявшем. Волосы черные, тусклые; лицо с такими резкими и угловатыми чертами, что кажется изможденным. Она была обута в прочные коричневые башмаки на шнурках, и Кейт мог поклясться, что ее темные чулки заканчиваются сразу над коленом, а удерживает их еще более темная эластичная подвязка, от которой на ноге остаются красные полосы.
Кейт не выдержал, глянул на Филипа. Тот ухмыльнулся. На лице было написано: «А я говорил!»
Джейн Дизанза вежливо улыбнулась:
— Да, миссис Герман?
Пожилая женщина не шевельнулась. Уперев руки с сильно выпиравшими венами в бока, она смотрела на класс.
— Я обхожу кабинеты по просьбе мистера Боначека. Прошу прощения, что помешала. Похоже, кто-то ковырялся в замке подвала. — Взгляд ее был суровым и обвинял без суда и следствия. — Это запрещено.
Дети ничего не сказали; Джейн ничего не сказала; Кейт беззвучно присвистнул и уставился в пол.
— Запрещено, — повторила она, кивнула и вышла.
Дети разом заговорили, но тут же смолкли, повинуясь резкому окрику Джейн. В оконное стекло с жужжанием билась пчела. Зашелестели учебники, но тут наконец прозвенел звонок, и школьники окружили Кейта. Он, улыбаясь, пожал несколько рук и, когда последний ученик вышел, со стоном выпрямился.
Джейн обмякла на учительском стуле, бездумно покручивая темные прядки волос.
— Стерва, — сказала она. — Герман работает здесь так давно, что решила, будто школа принадлежит ей. Черт, Кейт, да никому и в голову не придет тащиться в этот дурацкий подвал! Ради всего святого!
Ему хотелось встать у нее за спиной, помассировать ей плечи, вернуть назад те дни, когда они вместе смеялись, не чувствуя никакой натянутости. Но хуже всего было то, что он отлично понимал, почему их отношения завершились. Три женитьбы, по четыре года каждая. Джейн имела полное право скептически усмехаться, когда он говорил, что «на этот раз все по-другому, не похоже на те, предыдущие». Она совершенно справедливо замечала, что он уже дважды говорил это (и вполне искренне), а в тридцать два года (и в его сорок) четырехлетний контракт никак не походит на обещание райского блаженства и гарантий счастливого будущего.
Кейт сунул руки в карманы и прислонился к доске.
— Она и впрямь выглядит достаточно странно, поневоле поверишь, что она была здесь всегда. Кстати, твой племянник считает, что она вампир.
— Это наверняка Филип. Питер лучше владеет уличным языком. — Она порылась в бумагах и спросила: — Как ты?
— Держусь, — негромко ответил он.
Джейн взяла карандаш и сильно постучала им по своему блокноту.
— Карл думает, что нам нужно как-нибудь собраться вместе. Двойное свидание или что-нибудь в этом роде.
Кейт кивнул. Похоронный звон. Завершающий удар.
— Конечно. Почему бы и нет?
Она потянулась за сумочкой, лежавшей в нижнем ящике стола.
— Предполагается, что я угощу тебя ланчем.
— Превосходно, — сказал он. — Никогда не жалуюсь на дармовую кормежку.
Кафетерий находился в середине главного коридора — белые деревянные стены, зеленая скользкая плитка на полу. Они встали в конец негромко болтающей очереди. Ученики хихикали и сплетничали, преподаватели изображали бесконечное терпение. Кейт вел себя стоически, машинально улыбался и гадал, почему он не безутешен, а всего лишь разочарован. Но прежде чем он успел углубиться в эти мысли, к нему подошел седой, согнутый годами мужчина в сером рабочем комбинезоне, с метлой в руках, и потянул его за пиджак:
— Парень, огонька не найдется?
— Ты пьян? — спросил Кейт.
Джейн резко обернулась, поджала губы и повернулась к ним спиной.
— Во рту не было ни капли, парень. С тех самых пор, как Герман нашла мой виски и взглядом заставила его скиснуть.
Кейт расхохотался и ткнул кулаком в костлявое плечо Стэна Линкхольма. Школьному смотрителю оставалось три недели до пенсии, и он мечтал провести остаток жизни дома, любуясь на грязь и беспорядок. Они познакомились в «Оленьей голове», единственном баре у шоссе, куда можно было дойти пешком и где тебя не пичкали музыкой кантри шесть вечеров из семи. Именно там Кейт и услышал все эти рассказы о темнолунии и об одичавших среди холмов собаках, которых туристы забывали тут летом.
— Так ты поможешь мне заработать рак или как?
Кейт вытащил спички. Линкхольм кивнул в знак благодарности, окинул кафетерий взглядом, презрительно фыркнул и вышел, бурча что-то себе под нос, — спина согнута, голова опущена, этакий обманчиво-хрупкий мужчина, выискивающий малейший намек на пыль.
— Он тебе нравится? — невинным голосом спросила Джейн.
Очередь наконец-то сдвинулась с места.
Кейт пожал плечами:
— Он рассказывает отличные анекдоты, время от времени угощает меня стаканчиком-другим и говорит то, что думает.
— Ах да, — усмехнулась Джейн, — он упомянул о своей стычке с милейшей миссис Герман.
«Стычка», — подумал Кейт, вряд ли подходящее слово для того, что больше похоже на полномасштабные военные действия. Стэн требовал, чтобы ему разрешили заходить в подвал, дабы проверять, удерживает ли еще фундамент здание; учительница же математики утверждала, что его утварь и бойлер находятся совсем в другом месте и ничто из документов, хранящихся глубоко под увенчанным шпилем главным зданием, не может представлять ни малейшего интереса для человека, который бреется не чаще двух раз в месяц.
Стэн твердо решил разорвать этот замкнутый круг, до того как выйдет на пенсию.
Следующие двадцать минут Джейн старательно уклонялась от вопросов Кейта про ее жизнь с Карлом Эндрюсом. В конце концов, когда Кейт понял, что начинает чрезмерно жалеть себя, он извинился, легко чмокнул ее в щеку и вышел на свежий воздух, чтобы немного успокоиться. Он стоял перед школой, прямо под шпилем, когда-то украшенным колоколом, а сразу перед ним начинался небольшой подъем, ведущий к шоссе; позади резко спускался крутой откос, а сразу за рядом толстоствольных вязов начинался жилой комплекс. Дома на пологих холмах старой фермы словно то опускались, то поднимались, а за ними под полуденным солнцем темнел густой лес.
