— Зудит сильнее, — прохрипел Грег. — Причем везде, в зубе тоже, вернее, в десне. К чему бы это?
— Так надо! Отстаньте! Боже, каким вы были паинькой, когда я вас лечил в клинике. Лежали смиренно…
— Ладонь зачесалась, — не обращая внимания на причитания Эдерса, произнес деловито Грег. — Терпенья нет. У-у-у.
— Какая ладонь? — Доктор наклонился над пациентом.
— Та, которой нет, — обыденно ответил Грег. — Нет, а зудит.
— Это хорошо. — Эдерс воздел руки к потолку. — Прямо прекрасно, замечательно. Вы понимаете, — взглянул с торжеством на физика, — раздражаются окончания нервных волокон от предплечья к ладони и далее к фалангам пальцев, скоро начнется их рост.
— Во-во! — поддакнул Уваров. — Моя бабушка говорила: раз чешется, значит, заживает.
— Идите вы со своей бабушкой, — начал Эдерс.
— Точно. Пальцы зашевелились, — Грег хотел привстать. — Я их чувствую, доктор. Вы понимаете, чувствую!
— Лежать! — рявкнул Эдерс так, что зазвенели на столе мензурки. — Пальцы не могут шевелиться, их нет и в зачатке — это так только кажется.
Грег плюхнулся на подушку.
— До конца облучения осталось пять минуточек, — доложил физик.
— Приготовьтесь вырубить общий облучатель. Как выключите, одновременно дайте напряжение на индивидуальное облучение руки и глаза.
— Время! — восторженно крикнул Уваров и щелкнул тумблерами. Фиолетово-лиловое свечение словно втянулось внутрь рефлектора. По-комариному пронзительно зазвенело облучение на руку и глаз.
— Теперь процессы идут локально. Органы обрели свойства регенерации. Местное облучение стимулирует восстановление в районе травм. Как дела, Грег?
— Защипало в глазнице, — он поколебался, — и в челюсти.
— А в руке?
— Как и раньше.
— Понадоблюсь, позовите, буду у себя. — Уваров пошел к двери.
— Позову. Ступайте…
Утром Уваров тихонечко приоткрыл дверь в комнату Грега. В полумраке пахло озоном и нагретой изоляцией проводов. Эдерс сидел в кресле, вытянув ноги, сложив на животе ладони, опустив веки, словно зачарованный, повторял, покачивая головой:
— Господи боже мой. Что же творится, уму не постижимо.
— Что случилось? — встревожился физик.
Эдерс открыл глаза.
— На месте травмы образовалась опухоль — это начало формирования кисти. Вы представляете? В какое время живем? При каком событии присутствуем? Я отказываюсь верить и понимать, не доверяю собственным глазам. Будто все творится в каком-то фантасмагорном мире, куда удалось случайно заглянуть.
— А из этой опухоли не образуются ласты или копытце? — спросил Уваров и тотчас пожалел.
Доктор, уперев ладони в подлокотники кресла, начал медленно приподниматься. Лицо побагровело. Взгляд сделался неподвижным и зловеще уперся в физика. Уваров в страхе отпрянул.
— Вы что? Издеваетесь? Я вас спрашиваю, для чего вы явились? Помогать или задавать вопросы на уровне дикаря с островов Фиджи?
— Простите, доктор, — промямлил русский. — Извините, пожалуйста.
— Э-э, что с вами говорить, — Эдерс безнадежно махнул рукой, — все одно ничего не поймете.
— Я понимаю, доктор, понимаю. — Уваров выпрямился и прижал ладонь к груди. — Понимаю даже то, что еще не дошло до вас.
— Это что же, интересно, до меня не дошло? — возмутился Эдерс.
— Я гляжу в будущее и зрю — во всех медицинских и энциклопедических справочниках мира золотыми, нет — платиновыми буквами начертано ваше имя. Вы проложили путь в неведомое. Сдернули покров с тайны тайн. Вам при жизни воздвигнут памятник из горного хрусталя с золотыми прожилками, дабы подчеркнуть тонкость работы мастера и изящество его мышления. У ваших стоп изобразят распростертую ниц прекрасную женщину, олицетворяющую природу.
— Вы думаете? — Доктор уже остыл и недоверчиво посмотрел на физика.
— Я уверен. Я счастлив, — продолжал, воздев руки к небу, с надрывом Уваров, — что в эту историческую минуту находился рядом. Я еще когда-нибудь издам мемуары, гордясь тем, что не столько помогал вам, Парацельсу нашей эпохи, но мешал, как отозвался сей великий и скромный человек, дурацкими вопросами. Даже, как Адам и Ева из рая, изгонялся из лаборатории и отправлялся почивать… на лаврах.
— Хватит ребячиться. — Доктор встал. — Он проснется спустя час-полтора. Пойду что-нибудь съем, живот подвело. Там, кажется, есть сандвичи с ветчиной?
— Вы достойны не каких-то черствых бутербродов с вчерашней свининой, а шербета и нектара.
— Да полно уж. Посидите тут. — Он направился к двери. — Я и ему приготовлю заодно — проснется голодным как волк.
— Как вы думаете, сколько времени уйдет на восстановление органов?
— Месяц, а может, и два. Откуда я знаю?
— Ему все можно есть?
— Да.
— Не потолстеет? Статистики утверждают: сейчас во всем мире наметилась тенденция к излишней полноте.
— Не знаю, как вы, а я статистикой сыт по горло. Порой это очередной блеф для околпачивания простаков.
— То есть?
— Вы слышали такую присказку: существует ложь малая, средняя, большая и статистика.
— В чем ее смысл? — Уваров поднял брови.
— В том, что по статистике на меня с Фордом приходится по миллиарду долларов. На самом же деле у него два, а у меня фига. Понятно?
— Не в деньгах счастье, доктор, вы сами сокровище.
— Хватит курить фимиам, я удаляюсь.
— Почивать на лаврах?
Минуло полтора месяца. Грег уже вставал и не только ходил, но и бегал по утрам, занимался физическими упражнениями под неусыпным контролем доктора.
Неожиданно в коттедже появился посланец от профессора. Молодой, небольшого роста, смуглый, черноглазый и улыбчивый сириец. На слишком правильном английском языке, смягчая гласные и слегка картавя, он заявил: «Эдвин прислал за собаками и поручил передать, — сириец преисполнился важности и ответственности, — послание мистеру Грегу». Достал из плоской картонной папки длинный узкий конверт и вручил с почтительным поклоном.
Профессор извещал: если позволят обстоятельства, а он на это весьма надеется, в середине следующего месяца на день-два навестит друзей.
Излишне упоминать — предстоящая встреча с Эдвином привела всех в восторг.
Грег написал короткий ответ: поблагодарил за содействие и сообщил, что будут не только рады визиту, но и желательно выслушать авторитетное мнение его по некоторым материалам Смайлсов.
Сириец, забрав письмо и догов, не преминул, излучая доброжелательность, заявить: был польщен провести несколько часов в обществе столь образованных и уважаемых людей. Тепло попрощался и убыл.
