Женщина снова увернулась, отлично понимая, что своими действиями только подогревает негодяев, и решилась на самый последний шаг. Выхватила припрятанную как раз на этот случай колючку акации и вонзила в бок лошадь, туда, куда сумела достать. И сразу ринулась в сторону, взбешенное животное затопчет запросто. Но уйти далеко не успела, второй негодяй, не разглядевший, что произошло, и не понявший, почему у приятеля лошадь скачек как сумасшедшая, пытаясь сбросить хозяина, тем не менее тоже озверел и со всего маху хлестнул строптивую селянку кнутом.
Удар пришелся по плечу, и не будь в платье подкладки, располосовал бы его и достал до тела, но и без того оказался так силен, а главное внезапен, что женщина пошатнулась и споткнулась о какой-то колючий кустик. А кнут уже снова летел на нее, и Малихе, чтоб избежать удара, нужно было проявить чудеса ловкости. Ни подумать, ни воспользоваться каким-то из тех приемов, которые она готовила на случай нападения, женщина не успевала, и в ее душе уже разгоралось отчаяние загнанного зверя. Но внезапно откуда-то из глубин разума пришло воспоминание о казавшемся намертво забытом умении, и в следующий миг тело само присело и сделало ловкий кувырок в сторону, уходя от казавшегося неминуемым удара. Вот только завязанный на затылке платок зацепился за кустик и слетел, открывая не по-здешнему светлые волосы, без малейшего намека на седину.
– Ах ты гадина! – взревел негодяй, – актерка! Лови ее, Хаум!
Но Мали уже твердо стояла на ногах и горящим ненавистью взглядом следила за приближающимся врагом. Женщина успела приготовиться к бою, опущенная в карман рука сжимала один из кулечков с молотым жгучим перцем. Маленькая шкатулка с такими сверточками, изготовленными из становящихся после высыхания неимоверно хрупкими тутовых листьев, была ее последней надеждой на побег. Но о том, чтобы после этого свободно идти в Шархем, можно было забыть. Торемские мужчины никогда не прощают женщинам таких выходок. И хотя Мали уже успела понять, что эти двое коренными торемцами никогда не были, для нее это обстоятельство не меняло ровно ничего.
Негодяй подтянул кнут, злобно оскалился, приподнимая руку, чтоб снова ожечь непокорную хлестким кончиком с вплетенными в него волосами из конского хвоста, но в морду лошади полетел сверток с перцем. А Мали снова отскочила и ждала, пока перец начнет действовать. Женщине было очень жаль ни в чем неповинное животное, но она не надеялась, что сумеет добросить пакетик до ее хозяина.
Всадник на миг оглянулся на приятеля, наконец-то справившегося со своим конем, и хотел что-то крикнуть, но не успел. Его собственная лошадь взвилась на дыбы, сбрасывая не ожидавшего такого сюрприза хозяина, и заметалась по дороге, заставив второго всадника благоразумно отступить. Малиха, победно ухмыльнулась и шагнула к обрыву, но в тот же миг замерла статуей, расслышав приближающийся топот копыт нескольких лошадей и грозный мужской окрик:
– Хаум! Что у вас происходит?!
– Баба прыткая попалась, – с трудом уворачиваясь от бешено скачущего коня, отозвался тот, – что-то лошади сделала, гадина... забью, тварь!
Малиха, подхватив свой испачканный платок, торопливо заматывала волосы, пытаясь сообразить, как действовать дальше. О том, чтоб сбежать от нескольких всадников, нечего было и думать, мало того, что им ничего не стоит ее окружить, так еще и у одного в руках блеснул замками арбалет. Теперь нужно думать лишь о том, как бы увести их подальше от сына, чтоб он не увидел расправы над матерью, да о том, как после этого выжить. Не ради себя... ради Кора.
– Стоять! – рявкнул тот же голос так свирепо, что Хаум мгновенно заткнулся.
Все всадники остановились, и только один продолжал галопом мчаться к месту происшествия. Замерла и Малиха, понимая, что если она побежит сейчас, то это будет равнозначно собственноручной подписи под признаниями во всех грехах.
Не прошло и минуты, как конь командира, как сразу определила незнакомца Малиха, замер, остановленный твердой рукой всего в нескольких шагах от нее.
– Откуда вы ее взяли? – ледяным тоном спросил мужчина негодяев, окинув женщину быстрым взглядом.
– Так по дороге шла... – вскинулся Хаум.
– А вас отправили в дозор... – с презрением процедил командир, – чтобы вы ловили старушек?
– Да не старуха она! И волос светлый! А шустрая... как змея!
– А зачем вы ее вообще задевали? – голос мужчины казался спокойным, но это было спокойствие готового взорваться бочонка с гномьим порошком.
– Так баба же...
– Значит, я отправил вас в дозор, чтоб не прозевать засаду бандитов, а вы вместо этого баб ловите? – почти нежно осведомился командир, и Мальяра начала робко надеяться, что сегодня святая Тишина отведет от них с Кором беду.
Негодяи тоже отлично поняли, что командир собирается наказывать вовсе не подлую торемку, и обиженно насупились, но спорить не стали, знали уже, Лаис возражений не потерпит. Впрочем, он и нарушения приказа не потерпит... но если смолчать, то может, пронесет.
– Свег и Орет, в дозор, – еле заметно мотнул головой командир и двое всадников галопом проскакали вперед, – а вы ловите лошадь.
Последил за доставшими веревки спутниками и оглянулся на застывшую Малиху.
– Чем ты ее так?
– Перцем, – нехотя отозвалась женщина.
– И не жаль?
– Жаль, – честно призналась она и, яростно блеснув глазами, жестко закончила, – Жаль, что промахнулась.
И ведь не хотела так говорить, но что-то в тоне, да и в поведении этого человека разбудило в ее душе глубоко спрятанную гордость дочери знатного рода. А может, ее затронуло то, что он тоже не был торемцем, судя по чуть более светлым, чем у нее самой, серым глазам.
– Тварь... – процедил напарник Хаума.
– Десять плетей, – ледяным тоном сообщил ему командир.
– Да за что!
– Пятнадцать.
– Йэх, – оскорбленно фыркнул тот и стукнул пятками коня, намереваясь уехать, но почти сразу натянул поводья, услышав новый приказ.
– Стоять. Наказанные едут замыкающими! – командир спрыгнул с лошади, сделал пару шагов в сторону молчавшей женщины и вежливо попросил, – покажи метку.
Малиха молча отогнула платок и повернулась к нему правой стороной лица. Метка, темневшая на скуле между виском и ухом, ставилась на лицо каждой женщины, выходящей замуж. Совсем простенькая, похожая на крестик вначале, постепенно она обрастала дополнительными знаками. У Малихи их было два, кружок с одной стороны свидетельствовал, что она родила сына, а ломаная линия, закрывавшая другую сторону, означала, что потеряла мужа.
– Хаум! – в голосе командира слышалось бешенство, – ты видел ее метки?
