— Благодарю. Чем вызвана такая перемена?
— Мужчины слабы. Я произвела расчеты и пришла к выводу, что в той ситуации ты был бессилен. Тут виновата только женщина.
— О, я вижу…
— И я продумала новую кражу. Идеальную.
— Прекрасно. А что мне надо делать?
Должен сказать, что здесь с моей стороны имели место некоторые упущения. Я недооценил реакцию Максин на ночь, проведенную с Соней. Меня тревожило, как бы все это не зашло слишком далеко, не закончилось точно рассчитанной местью. Что, если она направит свои помыслы на то, чтобы меня поймали? Я обдумал проблему и решил: нет, это глупо. Максин — всего лишь машина, пусть самая рассудительная в мире и снабженная генератором случайных чисел — аналогами эмоций.
— Я поставила себя на место пятитысячного, — сказала Максин. — Мы с ним располагаем одинаковыми данными о тебе и о месте действия. Следовательно, я могу прийти к тем же заключениям, что и он. Разница в том, что он ведет оборонительную войну, и на нашей стороне преимущество — инициатива. Вводя независимые переменные, мы пробьем брешь в его защите.
— Например?
— Когда его конструировали, ты уже ограбил конференцию и выставку. Я уверена в том, что Сикфакс-5000 разрабатывает защиту от таких — и только таких — преступлений, которые уже совершились. Именно на это он и запрограммирован.
— Не могу понять…
— Предположим, ты нанесешь удар до конференции или после.
— Это прекрасно, Максин, если пятитысячный предназначен для решения простых проблем. Но я слегка побаиваюсь этой машины. Соня Кронштадт — неплохой работник. Предположим, она снабдила свое сверхтяжелое чудище сферой восприятия вдвое большей, чем у тебя, и оно, это чудище, способно решать проблемы по мере их возникновения. Или предположим, сама Соня смотрит на вещи под тем же углом, что и ты, и вопрос для нее не так сложен, как нам кажется.
— Она сказала о «краже, которая может произойти на конференции», и, держу пари, она запрограммировала его именно на это время. Внезапность на нашей стороне.
— Я не хочу рисковать.
— Ладно, не будем. А что, если украсть после конференции? Конференция открыта для публики, и мы можем ее посетить. Тебя оттуда не вышвырнут, если не будешь нарушать порядок. Во вчерашней газете сообщалось, что Сикфакс-5000 играет в шахматы и победит любого игрока-человека. Он может составить партию местному чемпиону и вообще любому, кому заблагорассудится — доска и оплата игры за счет шахматистов. Иди, покупай шахматы. Меня возьмешь с собой и будешь держать включенной. Повторяй вслух каждый его ход, играть с пятитысячником буду я. Из этой игры я рассчитаю его способности к решению проблем. А потом скажу, сможем ли мы осуществить наш план.
— Не говори глупостей! Как ты можешь узнать все это, сыграв одну партию в шахматы?
— Для этого и создают машины. Не будь таким ревнивым, Дэнни. Я собираюсь только получить необходимые мне сведения.
— Кто ревнив?! Я разбираюсь в компьютерах и не понимаю, как ты можешь что-нибудь выудить из такого пустяка, как одна партия в шахматы.
— Здесь и проходит та черта, Дэнни, за которой кончается наука и начинается искусство. Именно здесь. Предоставь это мне.
— Ладно. Мне, вероятно, придется пожалеть, но пусть будет по-твоему.
— Не волнуйся, Дэнни. Я могу рассчитать все на свете.
Вот почему за день до закрытия конференцию посетил мужчина в темном костюме, с чемоданчиком из кожи аллигатора, шахматной доской и слуховым аппаратом в левом ухе.
— Такой стереоустановки я еще не видел, — сказал я Соне, которая вводила в машину программу для десяти или одиннадцати сроков, сидевших за шахматными столиками. — Этот шкаф играет в шахматы?
Она взглянула на меня и отвернулась.
— Да.
— Я хочу с ним сыграть.
— Шахматы принес?
Я заметил, что она покусывает губу.
— Да.
— Садись за свободный столик и готовь доску. Через несколько минут начнется игра. Какие предпочитаешь, черные или белые?
— Белые. Я агрессивен.
— Хорошо, ходи первым.
Я поставил Максин на пол возле стола, раскрыл доску и высыпал фигуры. Расставив их, я щелкнул языком, подавая сигнал. «Е2–Е4», — сказала Максин.
Час спустя все партии, кроме нашей, были окончены. Шахматисты столпились вокруг меня. «Неплохо играет парень». — заключил кто-то, и с ним согласились.
Я взглянул на часы. Сикфаксу-5000 на обдумывание ходов требовалось больше времени, чем Максин. Краешком глаза я заметил, что с флангов незаметно появились два охранника в форме.
На лице Сони, делавшей ходы по указке своей машины, появилось изумленное выражение. Несколько раз полыхнули фотовспышки, и я услышал, как произносят мое имя.
Затем Максин перешла в решительное наступление. Я не очень люблю шахматы, хотя мало-мальски играть умею. Но даже если бы я имел по полчаса на обдумывание ходов, то не успевал бы уследить за направлениями ее ошеломительных атак.
Пятитысячный считал медленно, и я не мог взять в толк, кому принадлежит инициатива. Фигур мы набрали примерно поровну.
Соня вздохнула и двинула ладью.
— Пат, — сказала она.
— Спасибо, — улыбнулся я. — У тебя красивые руки. — И вышел.
Поскольку я не сделал ничего плохого, никто не попытался меня остановить, кроме представителя местного шахматного клуба.
Когда мы ехали домой, Максин сказала:
— Мы сможем это сделать.
— Сможем?
— Да. Теперь я знаю, как он действует. Это прекрасный механизм, но я положу его на обе лопатки.
— Как случилось, что вы закончили вничью?
— Я поддалась. Нельзя было выигрывать — иначе он понял бы, что мне от него надо. Он ни разу не проигрывал, и не имело смысла огорчать его на глазах у шахматной братии.
Мне не понравился тон, которым она произнесла последнее слова, но я воздержался от комментариев.
В зеркальце заднего обзора мелькнул «Мерседес» Сони Кронштадт. Она проводила меня до дома, два раза объехала вокруг квартала и исчезла.
Через неделю я располагал всем необходимым снаряжением, вплоть до парафиновых формочек для жевательной резинки.
Сикфакс-5000 был доставлен из Массачусетса и вскоре должен был лететь обратно. Из аэропорта и а аэропорт его обычно перевозили на грузовике. Так что мне предстояло стать угонщиком.
Я застегнул спортивную, в красную и белую полоску, куртку, поправил шелковый красный «эскот»[5] и фальшивые черные усы, затолкал за щеки побольше ваты, нахлобучил на голову соломенную шляпу. В этой амуниции, которую я натянул поверх спортивных брюк и фуфайки, было жарко, как в парнике. Взял я и холщовую сумку с чемоданчиком из кожи аллигатора.
