Экспериментаторы напряжённо ждали, не спуская глаз с приборов. Минуты тянулись как резиновые. Космос молчал.
Сколько времени Павел проспал на воздушной перине, определить в темноте было невозможно, но, очевидно, мало, потому что, когда он очнулся, веки слипались, и хотелось спать. Проснулся же он от того, что зашумели птицы. Они спрыгнули с жёрдочек, захлопали крыльями, зацокали коготками по металлическому полу.
Потом взрослый павлин издал свой обычный гортанный крик, который в ботаническом саду воспринимается с содроганием, а здесь, в чёрном ящике, и вообще показался жутким, так и мерещилось, что кому-то перерезали горло, и он издал предсмертный вопль.
На душе журналиста стало беспокойно. Он сел на матрасе и хотел почесать голову, но вспомнил, что на ней датчики.
– Придумала же природа чудный голосок, проворчал он в адрес павлинов. – Ворона каркает приятней.
Он встал и попытался походить по камере, но, наткнувшись пару раз в кромешной тьме на стенки ящика, решил, что перемещение с вытянутыми руками, как слепого, его не очень устраивает, к тому же, мешают провода на голове.
Нащупав ногой матрас, он остановился, собираясь вновь принять горизонтальное положение, но внезапно его зрачки стали различать стены, матрас, самого себя. Лёгкое свечение струилось из смежного отсека через крошечное окошко. Свечение разгоралось ярче и ярче. Он прильнул к стеклу. Рядом с ним находился взрослый павлин. Птица стояла посреди помещения, распушив хвост, и от него исходило желтоватое свечение. А когда павлин повернулся, то журналисту показалось, что с его хвоста посыпались искры.
Птица вела себя странно. Она беспокойно вертела головой, словно к чему-то прислушиваясь, переступала с ноги на ногу и поворачивалась то влево, то вправо. Затем, как бы, выбрав для себя оптимальное положение, замерла минут на пятнадцать, оставаясь как изваяние в неизменной позе, что для птицы было странным.
Павел засёк время по часам, пользуясь появившимся светом. После истечения этих минут свечение начало угасать и вскоре наступила вновь полнейшая темнота.
Павлин вновь издал свой ужасающий пронзительный крик, взгромоздился на жердь, и наступила полнейшая тишина. Больше ничего не потревожило покой чёрного ящика, и остальное время Павел проспал на матрасе.
Разбудил его Валерий. Он стоял над ним и тряс за плечо.
– Просыпайся. Опыт закончен.
Птицы были уже выпущены из заключения и разгуливали по оранжерее.
– Есть что-нибудь интересное? – щурясь на яркий свет, спросил журналист.
Валерий таинственно усмехнулся.
– Мои ожидания оправдались. Ровно через шесть часов после начала эксперимента резко усилилось электромагнитное поле в отсеках птиц. В твоём приборы не зарегистрировали его вообще. Напряжённость в камере взрослого павлина возросла до шестидесяти эрстед, в камере птенца – до сорока. Именно в этот период квантограф зафиксировал появление квантоновых волн. А спустя два часа, когда птицы уснули, аппараты начали воспринимать усиленные биотоки мозга. Взрослый павлин дал три варианта машины будущего, а птенец – один вариант.
– А я? – невольно вырвалось у Павла и глаза его загорелись ожиданием открытия в нём самом сверхспособностей и сверхталантов, но ответ друга разочаровал его.
– Твой мозг, представь себе, не дал не только ни одного чертежа, но и даже более-менее сильных импульсов. Обычная энцефалограмма спящего человека – и ничего нового.
– Почему же эти глупые птицы с куриными мозгами выдали тебе сложнейшие чертежи, а мозг человека, окончившего университет, ничего не показал? – обиделся Павел.
– Но у тебя же нет хвоста-антенны, – возразил Валерий. – И к тому же, хочу обратить твоё внимание на тот факт, что птицы не придумывают сами чертежи, а фиксируют в своём мозгу готовые, посылаемые кем-то из космоса. Они – промежуточное звено между нами и теми, кто посылает информацию. Птицы – это всего лишь приёмный аппарат.
Подобное объяснение успокоило самолюбие Павла, и он воспрянул духом. Всё-таки его интеллект выше интеллекта какого-то там напыженного павлина и, перейдя от обиды к своему нормальному состоянию, он поинтересовался:
– И что же ты будешь делать с этими чертежами?
– Попытаюсь материализовать их. Сначала разберусь, конечно, что к чему, и затем постараюсь сконструировать её. Во всяком случае, это будет нечто новое, оригинальное. Но пока о ней будем помалкивать. Кто знает, надеешься на одно, получится другое, и наисложнейшие чертежи могут оказаться ни чем иным, как хаотическим метанием биотоков мозга птицы в момент возбуждения или под влиянием излучений-раздражителей. Открытие, прежде чем оно превратится в открытие, должно быть проверено неоднократно практикой. Однако, я чувствую, что попал на верный след… Посмотри – какие замечательные чертежи!
Захватив плёнку с кассетами, он потащил друга в кабинет, где у него на стене висел небольшой экран и напротив был установлен кинопроектор. Вставив кассету с плёнкой, он нажал кнопку киноаппарата, предварительно зашторив окна, и на белом полотне замелькали чёрные линии, переплетающиеся под разнообразными углами в сложные конфигурации, сходящиеся и расходящиеся, в виде зигзагов и кругов.
Павел, конечно, ничего в них не понимал, так как получил чисто гуманитарное образование, но Валерий упивался наисложнейшими переплетениями, как кружевница – рисунком кружев, и то и дело восклицал:
– Вот, вот, смотри! Потрясающая десятивыпуклая линза со стотысячным увеличением. А вот – луч света при переходе через это устройство делается полым, как водопроводная труба…А это чертежи блока, воспроизводящего из химических элементов органику, то есть живую ткань. Разве мы сами могли бы до такого додуматься? Потрясающе!
Он восхищался, а Павел, глядя на мелькающие кадры, думал: «Не мерещится ли это всё моему другу? Быть может, он видит свои собственные идеи в непонятных переплетениях линий».
Его подмывало рассказать Валерию о прозрачном перекрытии в своей комнате, но, сравнивая личное восприятие с восприятиями учёного, решил, что и его собственный мозг способен срабатывать аналогично, то есть, так как он гуманитарий, то мог тоже нафантазировать эту невероятную прозрачность. Привычки же соседей он прекрасно знал: Николай не раз хвастал ему, как ловко прячет от жены под софу бутылочку винца, оправдываясь тем, что супруга позволяет себе тайно от него на кухне килограммами пожирать шоколадные конфеты.
Зная эти два факта, он просто отчётливо представил их, и мысленные картины были настолько чёткими, что он в первый момент решил, что видит всё наяву. Но прошло время – и он с уверенностью теперь может заявить, что это ему померещилось в силу сильно развитого художественного воображения. Чертежи ему почему-то не кажутся, потому что они его совершенно не интересуют. Каждый видит то, что желает увидеть – вот удивительное свойство человеческого мозга, которое ни к чему не обязывает и не всегда из него следует открытие. К такому выводу пришёл журналист, пока просматривал кадры на экране. Но разубеждать друга ни в чём не стал.
