Девушка глядела недоверчиво. Убеждала себя, что отчим – человек устаревших взглядов и закостенелый ретроград. Ведь межнациональных браков нынче немало, и сегодня это не считается чем-то из ряда вон выходящим. А еще ей казалось, что Аркадий Валентинович специально нагнетает. Мать говорила, что он категорически против родства с семьей Павла из-за какой-то там некрасивой истории. Быть может, дело даже и не в этом вовсе? Гальский не терпел конкуренции. А отчим Тайгряна тоже весьма влиятельный человек с большими связями.
Таня ни за что не собиралась становиться разменной монетой, чувствами которой легко пожертвовать во имя каких-нибудь высоких идей или чьей-нибудь выгоды. Закрадывалась мысль, что ею тонко манипулируют. И все же она чувствовала по миллиметру проникавшее в сердце жало сомнения. Обезболивающее в виде добрых слов, понимающего взгляда, теплого отеческого голоса пока смягчало колотье. Но надолго ли хватит его действия?
– Если вы будете жить с родителями, – продолжал говорить Аркадий Валентинович, – ты будешь накрывать столы всей семье, готовить и убирать, встречать бесконечных гостей, подавать им чай и кофе. Независимо от твоего состояния, больна ты, сломала ногу, беременна или только родила, и ребенок разрывается от крика в соседней комнате. Не важно. Иначе ты станешь плохой невесткой, что совершенно точно означает – жить счастливо вам не дадут. В лицо тебе, возможно, этого и не скажут, будут улыбаться и все сделают сами. Но мужу обязательно сообщат, что ты не помогаешь его матери по дому. А уж как о тебе станут отзываться гости, которых ты, не дай бог, не обслужишь! Поверь, я знаю, о чем говорю. И еще. Он будет ходить на свадьбы, вечеринки и просто гулять с друзьями без тебя. Не факт, что там будет что-то плохое, но все же. Ему можно, тебе – нельзя. Одно единственное возмущение – и тебя быстро поставят на место. А место армянской женщины дома.
Таня слушала, не поднимая глаз.
– Ты же понимаешь, что это значит? – уточнил мужчина. – Отказ от балета и собственной свободы.
– Павел так никогда не поступит, – заявила Татьяна, вскинув упрямый подбородок.
Однако в ее душе слова отчима поселили смятение. Потому что в них действительно был резон. А еще Аркадий Валентинович не давил, не приказывал. Он пытался достучаться до нее без какого-либо проявления авторитаризма, как мудрый и любящий отец.
– Конечно, – кивнул он. – Не все такие и не у всех так. Но часть из перечисленного мною будет обязательно. Я не хочу ни в коем случае сказать, что армяне плохие. Просто они другие. То, что для подавляющего большинства русских девушек является странным и неприемлемым, для армянок нормально. И наоборот. То, что мы видим в семье своих родителей, накладывает неминуемый отпечаток на нашу будущую семью, на представление о том, какой она должна быть. Чтобы мягко и без травм для себя и других вписаться в армянскую семью, нужно родиться армянкой! И видеть весь смысл жизни ТОЛЬКО в муже и детях. Ему не будет комфортно с тобой, тебе постоянно будет трудно с ним. Лучше каждому жениться на представителе своей нации, потому что из-за наших переоцененных возможностей потом страдают ни в чем неповинные дети, которые даже не смогут сказать, русские они или армяне. Все, сказанное мною, возможно, убережет тебя от ошибки. Я ни в коем случае не могу брать на себя право запрещать тебе выходить замуж. Но поверь, ни я, ни мама этому браку не будем рады.
– Отчим Паши не армянин. И мать только наполовину армянка, – неуверенно заговорила Таня. – У них в семье нет таких порядков.
– Твоего Павла до какого возраста воспитывал отец?
– До четырнадцати лет, – потухла Таня.
Глаза заволокло слезами. Аркадий Валентинович встал, мягко положил руку на ее худенькое плечо и промолвил:
– Хорошо подумай, Татьяна.
Затем он вышел, оставив ее наедине с сумбурными мыслями.
Катя была дома одна. Появлению Анастасии почти не удивилась. Хотя и особой приветливости не выказала. Пригласила на кухню и принялась заваривать чай. А та не знала, с чего начать. Все заготовленные фразы вылетели из головы.
– Как ты? Что сказали родители по поводу твоего ухода из училища? – робко поинтересовалась гостья.
Кухня, в которой они расположились, была маленькая, но светлая. Белый шкаф-«пенал» и еще пара настенных, фанерный стол, столешница которого украшена серым узором под мрамор, и такие же табуретки – стандартный советский кухонный гарнитур, имевшийся практически у каждой семьи в стране. Тогда достать что-то более-менее оригинальное можно было только в Москве или, например, Вильнюсе, да и то, выстояв огромные очереди. В Настином времени, кстати, многие до сих пор жили так же. В углу у окна шумно урчал холодильник, на котором стояла хлебница. Между холодильником и столом-шкафом находилась газовая плита. Рядом с ней на табурете возлежал полосатый кот, который снисходительно позволил Насте его погладить.
Конечно, бедной обстановку назвать было нельзя. Скорее обычной. Обычные ковры на стенах, считавшиеся в СССР одним из признаков достатка, обычная добротная мебель, красивые светильники из стекла и латуни, которые даже в две тысячи девятнадцатом году имели бы весьма стильный винтажный вид. Но вот дыхания праздника здесь совсем не ощущалось. Наоборот – от хозяйки веяло некой грустью, и это отражалось на всей атмосфере.
Катерина села на стул, поджав одну ногу, и взяла печенье. Бледная, плечи и ключицы еще больше заострились, как будто она похудела. Судя по всему, уход из училища на пользу не пошел и заставил понервничать. В остальном Катя не изменилась – те же лучистые глаза и почти белые волосы, придающие ее внешности нечто детское. Какую-то совсем девчоночью прелесть. Таких хрупких блондинок часто сравнивают с ангелами.
– Родители, близкие и неблизкие родственники постоянно твердят о том, что я не оправдала надежд, да и вообще намекают, что я тупая. Восстанавливаться не буду. И поступать в хореографическое училище тоже. Хотела бы. Но вряд ли получится. Проблема в том, что все на меня давят и постоянно тычут мордой в эту ситуацию. Хотя мне и так несладко.
Настя подумала, что ведь перед своим уходом Катя, наоборот, уверяла, будто именно родители считают это решение правильным и полностью ее поддерживают. Напоминать не стала, потому что и так видела – той на самом деле тяжело. Может, и рассказывала ей все это потому, что хотелось с кем-то поделиться, устала держать в себе.
– А как у наших дела? – спросила Катерина.
Чайник начал закипать, и хозяйка приготовила заварник.
– Так себе. Мартовицкий получил сотрясение мозга, и теперь его участие в «Гаянэ» под большим вопросом.
– Да уж, не повезло ему, – сочувствующе покивала Катя.
– Кстати, девочки тебе привет передавали.
– Спасибо. А почему они с тобой не приехали?
– Татьяна простудилась. А Тома… Мы с ней не очень ладим, если честно.
– А с Гальской ты, выходит, подружилась?
– Да.
Катерина хмыкнула, но больше ни о чем расспрашивать не стала.
– Ка-а-ать, – начала Настя, собравшись с духом. – Я тебя как-то видела в обществе отчима Паши Тайгряна.
Сказала и тут же отвела взгляд. Стала рассматривать плитку кухонного фартука, тарелки в сушилке на столешнице, висевшие в ряд половники, шумовки и лопатки, – что угодно, лишь бы не смотреть на бывшую одногруппницу. А Катерина встрепенулась, поглядела враждебно, и вместе с тем испуганно. Потом осела, вся сжалась, словно ее единственным желанием было исчезнуть.
– И что? – глухо спросила она.
– Он тебе кто?
– Козел он, вот кто, – со злостью выпалила девушка.
– Почему?
– Потому что я от него беременна.
Гостья совсем неделикатно уставилась на Катерину. Повисла тишина.
– В смысле… – начала неуверенно Анастасия. – Ты шутишь так, что ли?
Катя горько фыркнула.
– Если бы. Я с ним путалась несколько месяцев. С сентября. Подкатил богатенький мужичок, в ресторан позвал. Ну я, дура, и повелась. Вам говорила, что с молодым человеком на свидания хожу, а сама с ним…
