и одеял. Через два дня во рту у Эммочки, Клава заметила крошечные белёсые пятнышки. К вечеру у неё начался жар, а глаза покраснели и распухли. Взрослых мучил грубый лающий кашель и крупная сыпь на лице. Вскоре сыпью покрылись все, с головы до ног. Болезнь не коснулась одной Клавы. Сильнее всех страдала Эммочка, её красные слезящиеся глаза болезненно реагировали на свет. От маленькой озорной пампушки осталась одна тень. Тогда Клава надела старую вигоневую куртку Франца, завернула Эммочку в одеяльце и пошла в деревню.
Завидев её издалека, местные вооружились вилами и кольями, выходя ей навстречу.
Девчонка плакала, рассказывала о страшной болезни, поразившей немцев, просила передать малышку доктору.
Грозя страшной расправой, они не давали ей ходу, перегородив дорогу.
– Нече распространять заразу, – враждебно говорили они все как один. – Ступай, откудова пришла, и колдуй сама над своей немчурой треклятой.
Так и ушла ни с чем девчонка. А немцы вскорости померли. Видели люди, как она надсажалась, по одному их в лес перетаскивая.
А летом с ней в лесу столкнулись. Да не одна она была, а с маленькой Эммочкой. Как уж ей удалось спасти ребёнка, только чёрту известно. На то она и ведьма, чтоб мертвяков с того света выдёргивать. С тех самых пор на люди она казалась вместе с девочкой. Странно было видеть рядом с мрачной, дикой Клавой смешливую белокурую куколку в заштопанном платьице.
– Сколько же ей лет было, когда она умерла? – тихо полюбопытствовала Владка после недолгого раздумья.
– Около семидесяти, – ответила бабка Нюра, избегая взглядом девушки.
– Интересно, – удивлённо пробормотала Владка, – а держалась она так, как будто ей было все сто.
Бабка Нюра кинула на неё косой, неласковый взгляд и, заносчиво подбоченившись, назидательно заявила:
– А ты что думала? Красавицей до самой смерти выписывать будешь. Нутро – оно если чёрное да скверной изъеденное, и на лице дурнотой отпечатается.
Владка будто и не замечала её неприязни. Мечтательно вознеся глаза к потолку, она улыбалась каким-то своим мыслям.
– А про маму, расскажите про маму, – спохватилась она, и по её лицу проплыла лёгкая тень кроткой печали.
Бабка Нюра внезапно смягчилась, точно Владка обезоружила её своим наивно-покорным обликом.
– Мама твоя была чудесной девочкой. Она появилась на свет после того, как Клава вышла замуж за местного паренька из зажиточной семьи. Говаривали, присушила она его начисто. Пока твоя мама была маленькой, ведьма себя никак не проявляла. Сторонились её, что было, то было, но мужа и его семью уважали, поэтому и терпели. Малышка у них росла доброй и отзывчивой. Все её любили, особенно отец. Извела его Клава, а потом и родителей. Избу и добро к рукам прибрала. Да деревню всю запугала. С тех пор изменилась девочка до неузнаваемости. Одичала совсем, говорить перестала. А потом и вовсе память терять начала. В деревне говорили – умом тронулась. Да любой бы тронулся при такой-то матери.
– А отца? Отца моего Вы знали? – с надеждой в голосе вскрикнула Владка.
Бабка Нюра покачала головой и, сокрушённо вздохнув, ответила:
– Нет, деточка. Отца твоего никто не знал.
Данил внимательно слушал рассказ бабки, прикидывая в уме, чем может помочь ему эта информация. Случайно взглянув на ходики, он понял, что нужно немедленно заканчивать повествование. В запасе оставалась не так много времени, поэтому он отрывисто, почти грубо, перебил женщин:
– Так как же всё-таки отнять малыша у ведьмы?
Бабка Нюра замолчала, удивлённо поведя бровью, точно Данил ошибся, и вопрос адресовал не в том направлении.
Он несколько секунд набирался смелости, а затем прямодушно, как на исповеди, сказал:
– Кроме Вас этого никто не знает.
Она молча поднялась со стула, прошлась по кухне, украдкой метнув глаза на окна. Остановившись напротив Владки, она посмотрела на неё долгим, насквозь пронизывающим взглядом и вдруг пошла в комнату, бросая на ходу сквозь зубы:
– Вы должны обменяться с ведьмой на то, что ей нужно.
Не дожидаясь возвращения бабки, он бросился за ней в комнату:
– А как мы узнаем, что ей нужно? – быстро проговорил он, замечая, как у неё недовольно вытягивается лицо.
Методично расправляя кровать, бабка Нюра шевелила губами, будто шептала себе под нос какие-то заклинания.
Данил понимал, что без бабкиного совета у них нет не единого шанса, поэтому терпеливо ждал, надеясь на её помощь.
Словно испытывая его терпение, бабка долго и тщательно взбивала подушку, потом другую, а потом глухо, как из воды, произнесла:
– Она вам сама скажет.
Данилу было от чего задуматься. Он похрустел пальцами, потёр ладонью лоб. Противостояние ведьме стало напоминать ему какую-то дурацкую игру, в которой не действовала ни стратегия, ни тактика, и вообще не признавались никакие правила.
К бабке, тем временем, похоже, вернулось хорошее расположение духа. Она пришла на кухню и, мурлыкая себе под нос какую-то старую, знакомую мелодию, принялась собирать им в дорогу пирожки. Её немолодой, подрагивающий голос разрядил напряжение, висевшее в воздухе.
Владка это тоже почувствовала. Она следила за её передвижениями тёплым, благодарным взглядом, несмотря на то, что бабка приняла её не слишком приветливо, даже с холодком.
Данила радовала перемена, произошедшая с девушкой. За всё время их пребывания у бабки в ней ни разу не проявились какие-либо нехорошие наклонности. Она перестала напоминать затравленного зверька. Теперь он знал, как выглядит настоящая Владка.
Чтобы окончательно обезопасить себя от всяких неожиданностей, Данил попробовал выяснить последнюю спорную ситуацию:
– Вдруг ведьма, попросит то, что мы ей не сможем дать? Тогда как быть?
Бабка Нюра вздрогнула от неожиданности, положила на стол мешочек с пирогами и тяжело опустилась на стул. По её дрогнувшему подбородку и бегающим глазам, Данил понял, что его вопрос застал её врасплох.
Минуты смятения длились недолго. Продолжая избегать его взгляда, она выпалила единым духом:
– В этом деле без вариантов. Либо она меняется с вами, либо малыш остаётся у неё.
Не сказать, что Данил совсем не был готов к такому ответу. В этом деле с самого начала всё было непросто. В глубине души он догадывался, что, возможно, им придётся пожертвовать чем-то ради спасения ребёнка. Вопрос только – чем?
Не говоря ни слова, он подошёл к столу и допил остатки холодного чая.
Бабка Нюра вручила Владке мешок с пирожками и, заметив её растерянность, ободряюще похлопала по плечу.
Девушка направилась к выходу, то и дело оглядываясь на бабку, точно её мучила какая-то недосказанность. Уголки её губ подрагивали, как будто она собиралась заплакать, беспомощно, совсем по-детски.
Данил хотел подойти к ней, чтобы развеять её страхи, но бабка Нюра схватила его
