Ознакомительная версия.
Сердце бешено колотилось от сознания того, что впервые в своей жизни она осмысленно шла на преступление.
Брагоньер позаботился о том, чтобы её охраняли: в холле гостиницы дежурили двое солдат. Ещё одного гоэта видела на лестнице, но он, к счастью, задремал на посту. Очевидно, она ценный свидетель, раз о ней так заботятся, позволяют жить за государственный счёт.
Прижимая к груди сумку, Эллина не сводила глаз с двух фигур, гадая, как бы их обойти. Они сидели у дверей в столовую и играли в кости. На полу рядом с ними стояла тарелка с куриными окорочками и какая-то бутылка, к которой они по очереди периодически прикладывались.
Уходить солдаты никуда не собирались, оставалось только отвлечь их, либо надеяться на счастливый случай. И он представился — один из караульных, зевая, погасил свечу и потащил товарища спать — «Всё равно здесь тихо, как в брюхе мертвеца».
Прижавшись щекой к перилам, гоэта прислушалась, не решаясь зажечь светляк. Но, вроде, всё было тихо. Наверное, солдаты устроились на кухне.
Выждав для уверенности ещё минут десять, показавшиеся ей вечностью, Эллина скользнула к двери и, отодвинув засов, выскользнула наружу.
Промелькнула мысль — вдруг кто-то задвинет его, как она тогда вернётся в номер, но гоэта отогнала её и быстрым шагом направилась в сторону выезда из города. Пешком, безусловно, дольше, да и погода не радует, но лошадь создаёт слишком много шума, её не спрячешь.
Сердце сжималось от каждого звука, от каждой тени, но Эллина шла, пересиливая себя.
Вот, наконец, и кладбище. Оно не принадлежит ни городу, ни окружающей долине, и на него можно беспрепятственно попасть.
Переждав традиционный ночной обход в тени стены последнего дома, Эллина практически бегом преодолела разделявшее её и ограду расстояние. Сначала перекинула сумку, затем кое-как перелезла сама, мысленно повторяя то, что должна сделать. Пожалуй, этого она боялась ещё больше, чем стражи — тёмного, непонятного и неприветливого мира, который мог не отпустить её.
На кладбище было тихо, как и положено быть тихо в доме мёртвых. Прижимая к себе сумку, гоэта шла по заснеженным дорожкам, вглядываясь в очертания могильных камней. Храмовый знак творился ей непрестанно, отгоняя души усопших.
Как молитву, Эллина повторяла: «Я пришла с миром, я не потревожу чужого покоя. Мир вашему праху!».
Наконец, она нашла подходящее место — ряд неприметных камней. Так хоронили преступников и тёмных, отдельно от всех, за аллеей сиротливо шелестящих по осени осин, у самой ограды. Определить его было просто — на каждом камне высекался знак какого-либо бога, а в начале и конце ряда в обязательном порядке ставился деревянный шатёр с частичкой воды из храмового пруда и свитком с молитвами.
Гоэта остановилась в самом начале ряда, положила руку на «домик бога» и помолилась небесным брату и сестре. Затем раскрыла сумку и достала моток верёвки. Её следовало обмотать вокруг себя и привязать к шатру.
В обязательном порядке на земле рисовались защитные руны.
Решившись, Эллина положила на ближайший камень прихваченные с собой дары — еду и горстку монет. Помедлила, но расцарапала ножницами руку. Капли крови упали на монеты, смешавшись со снегом.
Пока ранка не успела затянуться, гоэта начала читать призывное заклинание, путаясь и сбиваясь. Ей казалось, будто десятки глаз наблюдают за ней.
Тонкий голосок практически шёпотом напевал:
Луны свет и солнце — две половины,
Как кровь и земля, как злато и хлеб.
Ослепляющий свет с вечным мраком едины,
Вовеки веков един будет твой след.
Пусть тишина разверзнет объятья
И примет меня, новую путницу, в дом.
Пусть сняты границ будут заклятья,
И души на время покинут альков.
Всего на минуту, всего на мгновенье,
Ты ветром студёным пройдись по щекам.
Не дай мне испить чаши забвенья,
Но дай услажденье уму и глазам.
Замерев, гоэта ждала, гадая, правильно ли она всё сделала, правильно ли вспомнила.
Тёмным заклинанием призыва Эллина не пользовалась ни разу и теперь сожалела, что решилась на опасную для жизни авантюру, не осталась в гостинице. Ей начинало казаться, что она совершила глупость. У неё не было опыта общения ни с обладавшими особыми способностями духами, ни с демонами, а чтобы удержать их в повиновении требовалась магическая сила, которой гоэта, увы, не обладала. Так что всё зависело только от помощи богов, крепости защитного поля и доброй воли тех, кого она призвала. Эллина искренне надеялась, что это будет не демон, а что-то, что некогда было человеком.
Тишина стала звенящей, давила на уши, сжимала тисками виски, провоцируя бежать. Но это стало бы фатальной ошибкой: прочитав заклинание призыва, ни в коем случае нельзя двигаться с места, переступать более-менее безопасные границы у «домика богов».
Над одним из камней образовалось неясное свечение. Вовсе не над тем, на котором гоэта оставила свои дары. Значит, остальные могилы принадлежали преступникам, а та — тёмному. Лишь бы он оказался один! Но, увы, их количество нельзя предугадать: на камнях не делалось пометок. Как раз во избежание всевозможных ритуалов.
Свечение всё нарастало, наконец в виде бледно-жёлтого шара отделилось от земли, повиснув над камнем.
Щёки обдало холодом, будто к ним приложили лёд. Значит, призыв услышан, и нет пути назад.
Практически не дыша, Эллина наблюдала за тем, как шар плывёт к ней, замирает над камнем с деньгами, едой и кровью. Она и глазом моргнуть не успела, как кровь исчезла, остальное дух, вернее, сущность, пограничная между духом и плотью не тронула.
Шар налился багрянцем и растворился в воздухе, чтобы явить тёмный силуэт. И вовсе не там, где ожидала увидеть его гоэта, — за её спиной.
— Ты звала кого-то? — в голосе звучала насмешка. — Маленькая девочка, играющая со смертью. Не боишься, что назавтра всё здесь окажется в твоей крови?
Он не шутил, и Эллина это знала.
— Я прошу о помощи для одного из вас, — стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила она. — Мне ничего не нужно для себя.
Квинтесенция силы тёмного мага рассмеялась. Он, хоть и был мёртв, двигался, как обычный человек, даже не был прозрачным. Но его нельзя было убить оружием, только молитвой и заклятием.
Существо, пришедшее из другого мира, вплотную подошло к гоэте, потянулось пальцами к её горлу. Они несли на своих кончиках смерть. Эллина вскрикнула, когда почувствовала их прикосновение, прикосновение, проникавшее сквозь кожу. Но защита помогла — зашипев, полудух, именуемый в книгах айгом, отдёрнул руку, оставив на память о себе обмороженный участок кожи.
— За кого просишь? — обойдя перепуганную гоэту, промурлыкал он.
— За некроманта по имени Малис. Он попал в тюремные застенки и…
Договорить ей не дали.
Резко защемило сердце, грудь будто разрывали на части. Носом пошла кровь.
Чтобы не упасть, не потерять сознание, Эллина ухватилась за «домик богов» и, нащупав резервуар с храмовой водой, плеснула ей в айга, тянувшего из неё силы. Тот зашипел и отпрянул к своей могиле.
— Глупая, ты моя, — прошелестел его голос. — Твоя жизнь в обмен на его спасение.
— Нет, в кодексе тёмных сказано, что своим вы помогаете без жертвоприношений, — нашла в себе силы возразить Эллина. Мир и чувство реальности стремительно уходили у неё из-под ног.
Айг рассмеялся и с резким хлопком растворился в воздухе.
— Счастливая! — раздался откуда-то издалека его голос. — Ты ничего не умеешь, ты слаба, но так просишь… Я пощажу тебя, возьму лишь немного крови и жизненных сил.
Эллина пришла в себя на рассвете. Она лежала возле «домика богов», до предела натянув удерживающую её верёвку. Никакой боли не чувствовалось, следов повреждений — тоже. Значит, до крови айг не добрался — помогла защита. Да и жизненных сил вытянул очень мало — не сумел.
Это радовало, огорчало другое — её риск оказался напрасным, а её отсутствие, несомненно, замечено.
Айг посмеялся над ней, хорошо, что не убил.
Ритуал, который она проводила, мог дорого стоить. За такие вещи даже пытали, а раньше сжигали на кострах. Сейчас инквизиция, несомненно, стала мягче, лояльнее, но снисхождения ждать не стоит. Тюремное заключение и конец карьеры. А если ещё узнают, что гоэта собиралась освободить тёмного… Хотя любая цель вызова айга преступна.
Досадуя на свою несчастливую звезду, Эллина поднялась со снега, отряхнулась, разминая продрогшие конечности, и разрезала верёвку. Подхватив сумку, она побрела к кладбищенским воротам, гадая, чем объяснить своё ночное отсутствие. В этом городе у неё не было даже любовника.
Точно, глупость! Только спаслась — и снова сунула голову в петлю. Добровольно. Только сама виновата, пошла на заведомо проигрышную авантюру.
Ознакомительная версия.
