60
Когда придёт зима,
он выползет.
Восемь утра. Мне закончили накладывать шов и дали обезболивающее. Только что принесли завтрак – овсяную кашу. И я буквально проглотила её целиком. Силы постепенно стали возвращаться. Здесь в больничной палате, я наконец-то смогла спокойно поспать, не опасаясь за свою жизнь и не видя кошмарных видений. Меня разбудила медсестра, когда в палату вошёл уже знакомый мне следователь – Никита.
Мы беседовали около часа. Я старалась всё рассказать в подробностях. Умолчала разве что о странном существе из подвала, которое назвала Тёмная Тень и о месте под названием Дом Зимы. Не стала рассказывать я и об Алисе.
Как только Никита уехал с целым багажом информации, пожелав мне скорейшего выздоровления, приехала Юля. Я обзвонила всех, как только медсестра подключила мой сотовый к зарядному устройству. С Юлей я проговорила вплоть до прихода лечащего врача, который утром и накладывал мне швы. Врач, это была добрейшая женщина с замысловатой причёской и приятными духами лет сорока пяти, сказала, что мне ещё невероятно повезло, что не была задета сонная артерия. Она дала некоторые указания по уходу за швом и сообщила, что необходимо менять повязку в процедурном кабинете каждое утро. И самое важное – мне предстоит провести здесь ещё целых три дня.
Юле я рассказала чуть больше, чем следователю. Да я не в силах была поведать ему об издевательствах надо мной в подробностях. Но, слава Богу, он оказался смышлёный и не стал вдаваться в подробности. Но Юле я рассказала. Она же в свою очередь рассказала мне, что с моего телефона пришло смс, будто у меня простуда, болит горло, и поэтому я не могу разговаривать по телефону, только общаться по смс-сообщениям. Она даже показала мне это письмо. Я сказала, что нужно будет его показать и Никите.
Когда речь зашла о Кате и Свете, Юля уже начала вытирать слёзы платком. А когда она узнала, что случилось с Глебом и вовсе разревелась, причитая, чтобы Вова горел в аду. И я была с ней полностью солидарна. Но я не стала напоминать ей что Вова и Саша – это один и тот же человек, нет не так – у них одно тело на двоих.
Юля ушла, когда начали разносить обед. Но к этому времени приехали мои родители. Мама и папа, которых я не видела, наверное, целый год. Кажется, они немного постарели. На папиной голове чуть меньше волос, а на мамином лице чуть больше морщинок. Видно было, что мама уже плакала. Серёжка, мой брат, появился спустя десять минут с пакетом фруктов, пояснив, что долго искал, где припарковаться. Им я по большому счёту не рассказала ничего, только о Сашиной болезни и о том, что он держал меня в заточении.
– Мы заберём тебя домой, – настоятельно сказал отец, – И это не обсуждается.
– И тебе и малышу будет лучше у нас, – добавила мама, поглаживая меня по голове, как ребёнка.
И я была совсем не против. Возвращаться домой в ближайшее время я не собиралась. И пусть уже полиция разбирается, что делать с моим мужем. Пусть будет что будет. Родители решили оплатить платную палату, чтобы мама могла остаться и ухаживать за мной. Хотя я и протестовала. Но после переезда в отдельную оснащённую всякими удобствами палату, я передумала. Отдельный душ и туалет, встроенный телевизор прямо перед кроватью, планшет с вай-фаем и звоночек для вызова медсестры. Плюс мама могла находиться со мной круглосуточно.
После того как отец с братом уехали, мама и медсестра, усадив меня на каталку, отвезли меня в кабинет УЗИ. Там выяснилось, что плод (всего один, а не два) развивается по норме без каких-либо отклонений. Самая хорошая новость за последние несколько дней.
Полиция приехала ко мне домой сразу после того, как я позвонила Никите, но естественно Вовы там и след простыл.
***
После выписки родители отвезли меня домой в родной город, в котором я когда-то выросла. Пришлось ещё целых два раза давать полицейским показания. А спустя несколько дней опознавать ещё одно тело. Это была Катя. Света была права, он её убил. Следователь вошёл в моё положение и не потащил меня в морг, а просто прислал несколько фотографий мёртвой Кати, которая была больше похожа на спящую, мне на почту.
Родственники Глеба похоронили его, когда я ещё лежала в больнице. Сергей Локо отдал мою колонку Антону. Видимо уже без возврата. И я теперь официально безработная. Родителей Саши я видела лишь однажды и то в полицейском участке во время второго или третьего допроса. Они словно сторонились меня.
В моём доме было найдено и изъято более двадцати предметов из секс-шопа. В частности, наручники, обычные и гигантские фаллосы, прищепки для сосков, ремни, какие-то длинные щипцы, но самое страшное было не это. Самое страшное было то, что они нашли детские трусики.
На тот момент в городе числилось двое пропавших детей; подросток пятнадцати лет, его обнаружили через месяц. Всё это время он пробыл у друга. По какой причине он скрывался, не разглашалось. И ещё одна потерянная – девочка пяти лет. Когда я приезжала в участок на допрос, то встретила маму этой самой девочки. Женщина с виду лет тридцати пяти, как потом оказалось, ей было всего двадцать семь, опознавала трусики, найденные в моём доме. И что хуже всего она признала, что это были трусики её дочери. Она всё плакала и спрашивала у следователей: «Как? Как они оказались у него?». Она то ли и в самом деле не понимала, то ли не хотела. Следователи строго-настрого запретили мне разговаривать с ней и уж тем более с журналистами.
Внутри меня на тот момент появилось чувство вины. Хоть я и убеждала себя, что уже моей-то вины там совсем нет. Разве что я должна была вовремя забить тревогу. А потом меня обуяла настоящая злость. Но всё это было ничто по сравнению с бессилием, которое стояло во главе. Я ведь ничего не могла. Никита как-то обронил странную фразу. Он сказал, кажется, так: «Когда придёт зима, он выползет». Все считали, что он залёг где-то в лесу. Возможно, так и было, а значит, зимой ему придётся туго. А до зимы оставалось всего три месяца.
