добавила София. На самом деле сама она не верила в пробные показы, считая, что именно целевые группы и изучение зрительской реакции и были той причиной, по которой другие киностудии выпускали такой мусор. Но она не знала, что еще сказать.
– Ага, – наконец сказал Палладон, хлопая в ладоши. – Но каким образом получить от зрителей на пробном показе обратную связь? Если опросить их после окончания фильма, они дадут лишь самые общие ответы, а кто-то попросту солжет, сказав то, что, как ему кажется, от него хотят услышать. Если же заставить зрителей показывать свою реакцию в реальном времени, нажимая кнопки во время сеанса, они станут чересчур скованными; к тому же люди не всегда способны правильно разобраться в собственных чувствах.
* * *
Под потолком кинозала висели шестьдесят видеокамер, каждая была направлена на одно конкретное кресло внизу.
Во время демонстрации фильма камеры передавали изображения в мощные компьютеры, где они последовательно обрабатывались различными алгоритмами распознавания образов.
Регистрируя едва различимые изменения лиц, вызванные расширением и сжатием кровеносных сосудов под кожей, компьютеры отслеживали кровяное давление каждого зрителя, пульс и уровень возбуждения.
Другие алгоритмы изучали выражения лиц: улыбки, усмешки, плач, нетерпение, раздражение, отвращение, гнев или просто скуку и безразличие. Измеряя движение определенных ключевых точек на лице (уголков губ, глаз, кончиков бровей), программное обеспечение различало тончайшие нюансы – например, между веселой улыбкой и улыбкой, вызванной симпатией.
Эти данные, поступающие в реальном времени, накладывались на каждый кадр фильма, показывая эмоциональную кривую каждого зрителя в процессе восприятия фильма.
* * *
– То есть с помощью пробных показов вы можете подстраивать свои фильмы чуть точнее, чем другие киностудии. Вот в чем ваш секрет?
Палладон покачал головой.
– «Большой Семи» – величайший творец в истории кино. Он не просто «подстраивает».
* * *
Больше семи тысяч процессоров были соединены в вычислительную сеть в подвале главного корпуса «Семафора». Именно там и обитал «Большой Семи», названный так то ли по «семиотике [50]», то ли по «семантике» (точно сказать не мог никто). «Большой Семи» был алгоритмом, главным секретом «Семафора».
Ежедневно «Большой Семи» генерировал ядра будущих высококонцептуальных сценариев, случайно выбирая вроде бы самые неподходящие предложения из базы данных: ковбои и динозавры, тактика времен Второй мировой войны в космосе, подводные лодки на Марсе, романтическая комедия с кроликом и левреткой в главных ролях.
В руках менее искусных художников все эти идеи никуда бы не привели, но «Большой Семи», основываясь на архивах «Семафора», имел доступ к эмоциональным кривым фильмов, добившихся максимального успеха, во всех жанрах. И эти фильмы можно было использовать в качестве шаблонов.
Выбрав ядро, «Большой Семи» генерировал вчерне сценарий, используя выбранные случайным образом элементы из базы собрания классических фильмов, добавляя самые последние тенденции в духе времени, почерпнутые из статистики поисковых запросов в интернете. Затем компьютер по этому сценарию создавал начерно фильм, используя персонажей и диалоги из базы данных, и представлял его для пробного показа.
Как правило, первая попытка оказывалась просто отвратительной. Зрители откликались эмоциональными кривыми, которые вели куда угодно, только не туда, куда нужно. Однако «Большой Семи» не унывал. Подтягивание откликов аудитории до желаемых результатов превращалось в проблему оптимизации, а с такими задачами вычислительные машины справляются превосходно.
«Большой Семи» превращал искусство в технологии.
Предположим, какой-нибудь десятиминутный отрывок должен был стать кульминацией. Если этого не удавалось добиться герою, спасающему гнездо с детенышами динозавров, «Большой Семи» заменял его сценой, в которой герой спасал семейство мохнатых протобобров и смотрел, приблизятся ли при следующем просмотре кривые к идеалу.
Или, скажем, шутка, завершающая сцену, должна была настроить зрителей на определенный лад. Если это не удавалось сделать видоизмененной цитатой из классики, компьютер пробовал прикол из поп-культуры, розыгрыш или даже импровизированный музыкальный номер – многие из подобных альтернатив не пришли бы в голову ни одному режиссеру, но у «Большого Семи» не было никаких предубеждений, никаких запретов. Он перебирал все варианты и выбирал лучший, основываясь исключительно на результате.
«Большой Семи» лепил актеров, создавал декорации, выбирал ракурсы съемки, изобретал реквизит, оттачивал реплики, сочинял музыку и разрабатывал спецэффекты – разумеется, все это в цифровом виде. Во всех этих составляющих компьютер видел лишь рычаги для того, чтобы поднимать эмоциональные кривые.
«Большой Семи» не работал со сценариями и раскадровками. Он не задумывался о сюжетных линиях, символике, аллюзиях и прочих терминах, которые можно найти в учебниках по кинематографии. Компьютер не жаловался на то, что ему приходится работать с цифровыми актерами и цифровыми декорациями, поскольку ничего другого не знал. Он просто оценивал каждый пробный показ, выявляя те места, где эмоциональные кривые по-прежнему отклонялись от цели, вносил большие и маленькие изменения и пробовал снова. «Большой Семи» не думал. У него не было политических симпатий, личных предпочтений и одержимостей, которые он хотел бы любой ценой запихнуть в свои фильмы.
На самом деле «Большой Семи» был идеальным автором. Единственной его задачей было создать такое же идеальное творение, как и швейцарские часы, которое провело бы зрителя строго по эмоциональной кривой, гарантируя, что он будет плакать и смеяться в нужном месте. И, выйдя из кинотеатра, зритель рассыпáлся бы в похвалах – единственный вид рекламы, который работает устойчиво и постоянно, преодолевая любые барьеры, которыми отгораживаются от рекламы люди.
«Большой Семи» создавал идеальные фильмы.
* * *
– Ну а чем предстоит заниматься мне? – спросила София. Поймав себя на том, что у нее колотится сердце и горит лицо, она подумала, есть ли в проекционной кабине камеры видеонаблюдения, следящие за ней. – Чем занимаетесь вы? Получается так, что творчеством здесь занимается один только «Большой Семи».
– Ну как же, вы войдете в состав тестовой зрительской аудитории, – улыбнулся Палладон. – Разве это не очевидно? Мы не можем допустить, чтобы наш секрет раскрылся, а «Большому Семи» для работы требуются зрители.
– Вы просто сидите в зале весь день и смотрите фильмы? Для этой цели можно использовать первых встречных с улицы!
– Нет, нельзя, – возразил Палладон. – Да, среди зрителей должны быть непрофессионалы, чтобы мы не отрывались от реальной жизни, но еще больше нам нужны те, кто обладает вкусом. Среди нас есть те, кто обладает обширными знаниями по истории кино, умением сочувствовать, широким эмоциональным диапазоном, тонким взглядом, умением замечать детали; «Большому Семи» необходим наш отклик, чтобы избегать банальных штампов и дешевых острот, приторной сентиментальности и выброса фальшивых эмоций. А как вы уже успели выяснить сами, состав зрительской аудитории определяет, насколько хороший фильм сможет создать «Большой Семи».
«Я повторял уже много лет, что нам нужно привлекать больше женщин».
– Лишь проверяя свое мастерство на самых изысканных гурманах, шеф-повар может создать свои лучшие блюда. Чтобы создавать лучшие фильмы в мире, «Большому Семи» требуются самые лучшие зрители.
«А для настоящего
