— Послушай, Мори, — сказал он, — говорят, Грир сейчас в Бразилии…
— Уже говорят? Где ты это слышал?
— Один из моих биржевых приятелей знает от своего друга из Нью-Йорка. — Пристрастие Хопкинсона к глаголам настоящего времени было утомительным, но неистребимым. — Кстати, ты сам не говорил мне об этом сегодня утром?
— Ничего подобного, Джо… Да, но если слух подтвердится, значит, мне первый раз повезло… Хорошо, что я отделался от «драконов»… Если узнаешь еще что-нибудь, сообщи мне, ладно?
Вечером, когда рабочий день в Нью-Йорке закончился, Брэди Меншип позвонил из телефонной будки в Лос-Анджелес своему юному другу, финансовому советнику Эдди Сеймуру. Сеймур обладал быстрым и проницательным умом. Он был настоящим вундеркиндом.
— Эдди, — сказал Меншип, — строго между нами, но я слышал, что с «Учебными микрофильмами» что-то нечисто. Я знаю, юридические дела компании вел Стивен Грир. А теперь пошел слух, будто исчезновение Грира связано с «Уч-микро». Не упоминай моего имени, однако составь для меня прогноз. Гонорар обычный. Постарайся что-нибудь выяснить до открытия биржи во вторник.
Меншип позвонил еще в Чикаго и в Атланту, в два города, где были заводы «Учебных микрофильмов». Затем, благо десяти— и двадцатипятицентовых монет у него хватало, он дозвонился знакомым в Детройте и Миннеаполисе. Улицы Нью-Йорка уже погрузились в вечернюю тьму, когда Меншип дошел до клуба, сел в свой «кадиллак» и наконец-то отправился к себе домой в Саутпорт.
Примерно в это же время Мори Риммель с вашингтонского переговорного пункта настраивал соответственным образом своих богатых платных друзей в Кливленде и Хоутоне. Покончив с этим, он отправился к Алиби-клубу, узкому, маленькому дому на Первой улице. У официантов был выходной, и в клубе почти никого не осталось. Риммель быстро прошел в старомодную гостиную, обставленную в викторианском стиле, и остановился перед старым пианино, из которого в былые, лучшие времена извлекал развеселые мелодии. Пятьдесят членов клуба, считай хоть с начала, хоть с конца, ровно пятьдесят, подумал он, и все они теперь столпы коммерции и политики в Вашингтоне, такие же… как он? Мори Риммель, почетный клубмен, — так назовет его, наверное, «Вашингтон пост» в некрологе. Он состоял членом всех лучших клубов — «Алиби», «Неопалимая купина», «Метрополитен», «Лисья охота», «Салгрейв».
Риммель зашел в буфет и взял из шкафа свои бутылки: джин «Бут» и сверхсухой вермут «Нойли Прат». Смешал себе добрую порцию мартини и с минуту подержал на льду.
Он присел за круглый, ничем не накрытый стол полированного дерева, за которым члены Алиби-клуба глотали за завтраками устриц собственного улова. Мори отхлебнул мартини и почувствовал, как ему обожгло горло. Но одновременно он чувствовал ритмичный гул в ушах, словно кто-то рядом бил в барабан. Тревожные симптомы повышенного кровяного давления теперь появлялись все чаще. Надо бы бросить пить. Однако тут же он налил себе еще один стакан мартини. Он чувствовал себя усталым, грязным и подавленным и не хотел возвращаться домой. После разговора с Хопкинсоном он был противен самому себе. Джо Хопкинсон, его партнер по джинрами. А он использовал его, как постороннего дурачка. Провалиться бы всем этим Брэди Меншипам!
Когда стакан опустел, он достал из холодильника новую порцию льда, оросил ее джином и плеснул немного вермута. На этот раз он пил медленно, ощущая, как горячая отрава разливается по телу.
А тем временем снаружи, за стенами Алиби-клуба, — это Мори знал — разливалась отрава слухов о злосчастных «драконах».
Было субботнее утро. Мы с Джилл сидели, склонившись над моим столом, и пытались связать концы с концами в «почти окончательном» тексте речи президента по случаю Дня Труда. Я вымарывал, вставлял и сокращал, а Джилл щелкала ножницами и склеивала вырезки. Потом она отдаст все одной из машинисток, чтобы та отпечатала чистый экземпляр, который завтра снова разымут на части специалисты-профессора. Я ненавидел это коллегиальное производство речей. Мне оно напоминало массовый психоз.
Зажужжал зеленый телефон, я снял трубку. Грейс Лаллей сразу соединила меня с президентом.
— Доброе утро, сэр, — сказал я.
— Доброе утро, Юджин, — ответил он. — Вы нужны мне. Сейчас прибудет Ингрем.
Я успел побыть наедине с президентом до прихода директора ЦРУ не больше минуты. Мы с Полом обменивались любезностями, как люди, передающие друг другу необычайно хрупкое стекло. Мне было неловко за свою вспыльчивость при последней встрече, а он, я это чувствовал, старался показать, что наши дружеские отношения не изменились. Роудбуш сказал мне, что Ингрем хочет договориться о своей предстоящей на завтра в Спрингфилде беседе с губернатором Стэнли Уолкоттом. По традиционному соглашению между кандидатами Уолкотт должен был получить в течение избирательной кампании две сводки ЦРУ о международной ситуации. Завтра, накануне программной речи Уолкотта в Детройте, Ингрем собирался передать ему первую такую сводку.
Ингрем заметил меня сразу, едва вошел в кабинет, и взгляд его выразил неодобрение. Казалось, он говорил, что мое присутствие нежелательно при конфиденциальном разговоре с президентом. Тот уловил этот взгляд, но не стал ничего объяснять. Он лишь поздоровался и указал Ингрему на свободное кресло. Ингрем сел так осторожно, словно кресло было заминировано.
— Артур, — сказал президент, — я хочу, чтобы вы завтра воспользовались моим самолетом. Пусть это будет символом. Уолкотт поймет, что вы уполномочены говорить от моего имени.
— Очень любезно с вашей стороны, господин президент, — сказал Ингрем. Перспектива лететь одному в президентском самолете явно ему льстила. Затем его узкое лицо снова стало серьезным. — Я просил о встрече с вами, господин президент, в связи с недавним недоразумением по поводу операции «Мухоловка». Я подумал, что на этот раз, прежде чем я полечу в Спрингфилд, нам нужно окончательно договориться, что я должен сообщить об этом губернатору.
Роудбуш откинулся в кресле и поднял очки чуть не на макушку.
— Не вижу тут никакой проблемы. Стэнли Уолкотт имеет право знать все, что знаем мы. Однако излишние подробности могут сбить его с толку, поэтому обрисуйте ему положение пояснее.
— Понимаю, — сказал Ингрем, — но тут есть кое-какие сомнительные моменты. Например, говорить ему о наших делах в Нигерии?
Я сохранял каменное лицо, но мысли мои сразу смешались. Нигерия? Что мы еще затеяли? Ненадежное правительство из военных держалось там у власти лишь благодаря репрессиям.
— Да, — твердо ответил президент. — Я не хочу повторения скандала 1960 года, когда Никсону пришлось утверждать, будто мы не планировали никакого вторжения на Кубу, и все из-за того, что Кеннеди выступил с запросом. Если Уолкотт не будет заранее предупрежден, он тоже может, ни о чем не подозревая, сделать какое-нибудь щекотливое заявление по поводу Нигерии.
