рядом с таблеткой.
— Кыш, тварина! — просипел наркоман, обливаясь холодным потом. — Не тронь, падла! Моё…
Сорока покосилась на Тимоху блестящим глазом и неторопливо принялась подбираться к цветной «игрушке». Не обращая внимания на мерзкую грязь, воняющую мочой и окурками, Тимоха упал на колени и, не отрывая глаз от наглой птицы, принялся шарить вокруг себя подрагивающими руками. Нащупав обломок кирпича, он с ненавистью метнул его в сороку:
— Отвали, падла! Хреново мне!
В птицу Тимоха так и не попал, но зато она испуганно упорхнула восвояси, оставив вожделенный «приз» прежнему владельцу. Не поднимаясь с колен, наркоман подполз к вожделенной таблетке и протянул руку, чтобы поднять её с земли. Занятый «военными действиями» с сорокой за возвращение своей собственности, Тимоха и не заметил, как из-за остановки вышли двое — с которыми он совсем не жаждал сегодня встречаться: Лом — худой и угловатый шкет, длинный, словно оглобля, и Сивый — невысокий, резкий и подвижный, как на шарнирах, с расписанными тюремной синевой руками и блестящей фиксой во рту.
Неожиданно выпрыгнув из-за угла, Сивый грубо наступил на таблетку, раздавливая лекарство в труху и смешивая его с грязью.
— Сука! — Горю Тимохи не было предела. — Она ж последняя была!
Стоявший на коленях наркоман медленно поднял голову и встретился глазами с недобро улыбающимся Сивым, который присел напротив него «на корты». Лом, вяло ковыряясь в зубах специально отращённым для этого ногтем мизинца, привалился плечом к полуразрушенной стене остановки.
Сивый, сбросив с Тимохи капюшон, смачно шлепнул его ладонью по давно нестриженной макушке:
— Ку-ку, Тимоня!
Наркоман испуганно вздрогнул, втянул голову в плечи и резко отшатнулся от Сивого. Попытка вскочить на ноги не удалась — не удержав равновесия, Тимоха шлепнулся на задницу, после чего неуклюже, по-крабьи, отполз назад, пока не наткнулся на остатки кирпичной стены.
— Не рад лучшим друзьям? — Сивый широко улыбнулся, свернув полированным рандолем. Однако эта улыбка не предвещала Тимохе ничего хорошего.
— Р-р-ад… — Заикаясь, выдавил сквозь силу наркоман.
— Рад? — Фиксатый делано удивился. — А в гости не заходишь и бабки не несешь. Как это понимать, Тимоня? За хорошую дурь надо всегда вовремя платить! И тогда хорошая дурь будет у тебя каждый божий день!
— Пацаны-пацаны, — испуганно залебезил Тимоха, — все отдам! Вот... вот чем угодно поклянусь! Только… — Он взглянул на Сивого исподлобья. — … еще на дозу дайте... В последний раз... — со вспыхнувшей надеждой в голосе, плаксиво произнес он. — Л-л-ломает… мля… не по-детски!
Сивый показушно вздохнул и с прищуром посмотрел на приятеля:
— Поверим, Лом? Дадим пацаненку раскумариться еще на разок?
Тимоха, облизнув пересохшие и полопавшиеся губы, подался вперед, пожирая глазами Лома, от ответа которого многое зависело. Длинный подбоченился и скорчил многозначительную рожу, вытянув губы «трубочкой»:
— Ну-у-у... надо подумать…
Сивый неожиданно резко схватил Тимоху одной рукой за горло, а второй попытался вынуть из кармана нож-бабочку, которую всегда таскал с собой — попугать нерадивых должников. Но «бабочка» зацепилась за ткань и никак не хотела появляться «на свет». Сивый нервно суетился, грубо дергая рукой в штанах, словно занимался постыдной мастурбацией. Наконец раздался треск порванной ткани, и нож стремительно выскочил из кармана.
— Тля! — Выругался Сивый, оглядывая порванные штаны, а Лом, не сдержавшись, заржал во весь голос. — Заткнись, гнида! — Рявкнул фиксатый, который считался в их паре за пахана.
Лом резко замолк — не стоило злить «старшего», а Сивый попытался эффектно разложить скаладишок. Но то ли руки у него сегодня были не под то заточены, то ли звезды так сошлись — нож никак не хотел раскладываться, даже едва не вывалился из его ладони. Лом еще раз фыркнул, но после очередного гневного взгляда Сивого, заткнулся окончательно.
Наконец, приведя оружие в «боевое положение», Сивый слегка проколол острым кончиком ножа левое нижнее веко Тимохи. Выступила капля крови, а наркоман замер от ужаса, вжавшись затылком в кирпичную кладку и даже перестав дрожать.
— Глазик ща те выколю, утырок, — свистящим шепотом, нагнавшим еще большей жути на Тимоху, пообещал Сивый, — чтобы о долгах в следующий раз не забывал!
Неожиданно где-то рядом громыхнуло, словно кто-то шмальнул из ружья. Так оно и было — пуля, метко воткнувшись в стену, рядом с привалившимся к ней длинным вымогателем, отколола от нее небольшой кусок кирпича, который, по какой-то случайности, отскочил прямо ему в промежность.
— С-с-сука! — Лом, «хрюкнув», переломился в поясе и упал на грязную землю, зажимая руками отбитые кирпичом причиндалы.
Сивого и Тимоху обдало красной кирпичной пылью. От неожиданности рука Сивого дернулась, и нож еще глубже впился в веко должника-наркомана, по щеке которого потекла тоненькая струйка крови.
— Бросай свою зубочистку, Севастьянов! — Раздался где-то за спиной Фиксатого надтреснутый дребезжащий голос, принадлежащий, по всей видимости, меткому стрелку. — Твоей тыкве новая дырка не пригодится!
Сивый медленно обернулся: напротив остановки, по другую сторону дороги стоял, держа деревенского «наркодилера» на мушке охотничьего карабина, местный нахаловский участковый — престарелый Филимон Сильнягин. Любого приезжего, что по случаю попадал в Нахаловку, внешний вид этого достойного и пожилого служителя законности мог повергнуть в недоумение, а то и вовсе в настоящий шок: морщинистое лицо участкового всегда, не зависимо от дня недели, времени года, брился он или нет, украшала неопрятная сивая трехдневная щетина; жиденькие седые волосики торчали из-под настоящей ковбойской шляпы, к которой была приколота кокарда МВД. С этим атрибутом Сильнягин никогда не расставался, даже зимой, неизменно пришпандоривая кокарду к переднему «клапану» своей потрепанной и слегка плешивой собачьей шапки-ушанки. Длинный, до самых пяток, потертый кожаный плащ, на ногах — высокие «казаки» с проклепанными металлом носками, в голенища которых были заправлены форменные ментовские брюки с красными лампасами. На отвороте плаща бросался в глаза, прицепленный на манер шерифской звезды жестяной полицейский значок, а под расстегнутым плащом виднелся давно канувший в Лету серый форменный милицейский китель старого образца, пошитый, наверное, еще в СССР.
Если не знать Сильнягина, можно было подумать, что вам повстречался самый, что ни на есть отбитый деревенский сумасшедший — дурачок, одним словом. Но все было совсем не так — Филимон Митрофаныч, действительно, вот уже больше четверти века в одиночку тянул лямку деревенского участкового. С тех самых пор, как его комиссовали по ранению из армии, в
