Звякнула щеколда. Дверь приоткрылась на пару сантиметров.
- Энни? - выдохнул Сэм.
Дверь приоткрылась пошире, и из непроницаемо-черной темноты показалось лицо Энни. Она переводила взгляд то на Сэма, то на Джина, безучастно, как лунатик.
Джин покашлял, чтобы привлечь ее внимание: - Если не можешь подобрать слов, тогда попробуй: "Заходите, я сейчас поставлю чайник и приготовлю яичницу".
Но Энни ничего не сказала. Вместо этого она бросилась к Сэму, крепко обхватила его руками и спрятала лицо у него на груди. Сэм прижал ее к себе, гладил по волосам и все шептал и шептал, что все в порядке, все в порядке, все в порядке.
Джин закатил глаза. - Ну если вам так хочется...
И ушел самостоятельно искать в этом доме кухню.
Сэм и Энни остались наедине, неподвижно прижимаясь друг к другу в глубокой ночной тьме. Затем Энни очень медленно подняла лицо и посмотрела на Сэма.
- Я вспомнила, - сказала она. Из ее глаз покатились слезы.
Они вернулись обратно в дом, и Энни больше не отпускала Сэма, вцепившись в него, как перепуганный ребенок. Сэм повел ее к лестнице, неуклюже шаркая, будто танцор, страдающий артритом.
- Вы что, так и будете ковылять напару всю ночь напролет? - пробурчал Джин, уже успевший налить себе кофе, но демонстративно оставивший пустыми две другие кружки - "каждый сам за себя", как он выразился. Он щелкнул выключателем, и в коридоре вспыхнул свет.
- Нет! - воскликнула Энни. - Выключите, выключите!
- Я ж не какое-то там ночное животное, милая, - прорычал в ответ Джин.
- Выключите, выключите!
- Выключи, Шеф, - попросил Сэм. - Так безопаснее.
Джин насупился, но подчинился. Когда прихожая снова погрузилась во мрак, стало слышно только, как плачет Энни.
Сэм неловко повел ее наверх по лестнице, оставив Джина бездельничать в темноте. Пробираясь сквозь темноту, он отыскал наощупь дверь в спальню - поистине мужскую спальню МакКлинтока, по-военному тщательно прибранную. В лунном свете, льющемся из окна, Сэм разглядел аккуратно заправленную кровать, ровно выстроенные на полу тапочки, небольшой кувшин с водой и стакан на прикроватной тумбочке. Еще там стоял книжный шкаф, но в темноте невозможно было различить, что написано на корешках книг.
Сэм с трудом подвел Энни к кровати. Так и не отпустив ее, он присел рядом, прижавшись лицом к ее волосам.
- Расскажи мне, - прошептал он. - Расскажи мне, что ты вспомнила.
Энни жалобно всхлипнула и начала говорить слабым голосом.
- Папа умер, - сказала она. - Я была совсем ребенком. Маму это сломило. Страшно было смотреть. Она хваталась за живот и плакала, как будто из нее вырвали кусок тела. Я не знала, что делать. Я была напугана и растеряна. Никто не говорил мне, что случилось с папой. Несчастный случай. Я знала, что они врут. Это было так ужасно.
А потом стало еще ужаснее. Маме не становилось лучше. Она не могла с этим справиться. А этот мужчина все приходил и приходил к нам домой, говорил мне, что маму нужно положить в больницу, где за ней присмотрят. Этот мужчина, он был... такой уродливый. Уродливые зубы. Уродливые глаза. Это был Гулд. Я знала, что с ним что-то не так, но я могла думать только о мамочке. А потом Гулд... он... это сложно рассказывать, Сэм! Гулд избавился от мамы. Он позаботился о том, чтобы доктор дал заключение, убедился, что она надежно заперта, и он может подобраться ко мне ближе. Он начал говорить, что я не могу оставаться одна дома, что за мной нужно присматривать, что он за мной присмотрит.
Я была такой молодой, Сэм! Мне было пятнадцать. Я не понимала, что происходит, мне лишь хотелось, чтобы все стало, как раньше! Но получила я только Клайва Гулда. И он знал, он знал, что если у него получится занять место моих родителей, он сможет подчинить меня себе, заставить... заставить меня делать все, что...
Энни вытащила платочек и высморкалась. После паузы она продолжила.
- Так я стала девушкой Гулда. Я жила с ним. У него был большой дом. Он покупал мне подарки, одежду. Ему всегда хотелось, чтобы я красиво выглядела, особенно когда он выводил меня куда-нибудь. Он похвалялся мною. Рассказывал, как вести себя с людьми, что можно говорить, а что нельзя, как стоять, как ходить, когда нужно убираться и оставить его и других мужчин за деловой беседой. Если я что-то делала неправильно, он сердился. Если я спрашивала про маму, он начинал злиться. Если я хотя бы упоминала папу... ой, как он начинал злиться. По-настоящему, Сэм. Думаю, иногда он намеревался убить меня, избиения скоро привели бы к этому. У него было не все в порядке с головой, понимаешь? Не станешь делать такие вещи, если с головой все в порядке.
Я была ребенком, я была сбита с толку - но я знала, что все это неправильно. И я знала, в глубине души, что есть причины, почему умер мой папа, почему мама ушла, а ее заменил этот странный и чужой мне Клайв Гулд. Я знала, что Клайв ведет дела с некоторыми очень жуткими людьми. Я знала, что он втянут в страшные вещи. И мне было скверно, что я с ним, потому что папа учил меня быть хорошей. "Поступать хорошо не всегда легко, Энни", - сказал он мне однажды, - "вообще-то, это иногда самая тяжелая штука в мире. Но ты все же старайся. Смотри на себя, будто в зеркало, Энни. Это очень важно. Что бы ни случилось, ты должна быть способна без стыда взглянуть на себя в зеркало."
И вот однажды я совершила важное дело, когда Клайв отпустил меня погулять по магазинам. Должно быть, у Клайва был удачный день, он мне уже почти доверял, потому и отпустил совсем одну, надолго. Я пошла - но не по магазинам, а в полицейский участок. Там знали, кто я такая. Безусловно, знали. Меня поместили в комнату, сказали подождать, и очень скоро ко мне зашел человек, старший инспектор. Его звали Майк. Майк Кэрролл. Он был очень милым, но очень встревоженным. Я рассказала ему, что Клайв замешан в некоторых делах, что из-за него умирают люди, что я думаю, что он мог убить моего папу. Старший инспектор Кэрролл выслушал меня, долго ничего не говорил, все крутил в руках чернильную ручку, но так ничего и не записал, просто рисовал в блокноте разные спирали, тревожно и напряженно.
Наконец, он сказал, что должен поговорить с коллегами, а мне нужно пойти домой, ничего не рассказывать Клайву, а оставить все полиции. И когда я уходила, он сказал - очень тихо, шепотом - прийти снова, если будет, что рассказать, и спросить его, только удостовериться, что Клайв об этом не узнает. "Это будет большим секретом", - все время говорил он, - "только между нами".
Ну, я была глупым ребенком, но не настолько, чтобы не знать, что у Клайва сорвет крышу, если он узнает о моем разговоре с полицией. Поэтому я была очень осторожна. Я смотрела во все глаза и слушала во все уши, запоминала, с кем встречается Клайв, даже заглядывала в его дневник и подслушивала под дверью телефонные разговоры. А потом снова отправилась к старшему инспектору Кэрроллу и все ему рассказала. Я была словно агент под прикрытием. Начала представлять себя женщиной-полицейским, работающей в Отделе уголовного розыска. В глубине души я и была ею.
