Евгений Филенко - Энигмастер Мария Тимофеева

Видел бы ее Эварист Гарин! Хотя… учитывая его пристрастия к парадоксам, не исключено было, что ему бы понравилось.

Как же все-таки легко было отвыкнуть от собственного дома! И всякий раз приходилось привыкать заново. В этом деле запахи были лучшие помощники. Машин дом был наполнен собственной атмосферой, в нем пахло сушеными яблоками, старинными книгами, забытой на туалетном столике косметикой, амулетами из дальних миров.

А по ту сторону зеркала… Были там свои запахи? Наверное, были. Уж и не упомнить. Но коль скоро от дома с той стороны зеркала так просто отвыкнуть, значит, и это тоже был ее дом?

Порой мир выглядел слишком сложным для женской головки. Хотя бы даже самой умной. А главное – вымытой с шампунем «Поцелуй сиамской кошки» и аккуратно заплетенной в миллион мелких косичек. Между прочим, по старинке, пальцами. Под плетение косичек всегда очень хорошо думалось.

Интересно, о чем думало отражение, возясь с косичками?

Маша вышла на веранду. Здесь обнаружилось, что отражение не упустило шанса хотя бы в чем-то соврать: моросил дождик. За отражением всегда наблюдались наклонности к незлобивому вранью. Хотя это был и не дождик даже, а так, морось, мельчайшая водяная взвесь в прохладном чистом воздухе. Громады далеких небоскребов таяли в радужном мареве. Браслет на левом запястье по первому же мысленному требованию выдал точное время. Никакого там мяуканья и своевольных шатаний по потолку… Все же, приятно было сознавать себя пунктуальной. И дело иметь со столь же пунктуальными коллегами.

Потому что с последним биением браслета откуда-то из влажного поднебесья на веранду бесшумно свалился парусник. Не слишком большой, как раз чтобы вписаться в интерьеры, но, как ему и полагалось, с раскинутыми на манер парусов декоративными панелями алого цвета.

– Вот, я пришел, – сообщил Пармезан, улыбаясь от уха до уха. – Узнала ли ты меня?

– Счастье сидело в ней пушистым котенком[24], – подхватила Маша. – А ты умеешь произвести впечатление!

– Ты тоже, – сказал Пармезан, с уважением поглядывая на ее берет. – Эти испанские мотивы тебе к лицу.

– Говори уж прямо: к носу! – притворно надулась Маша. – Куда мы летим?

– Есть работа, – сказал Пармезан уклончиво. – В самую пору для твоих многочисленных талантов.

Маша не ответила, что в данной ситуации для нее было нехарактерно. Она выглядела немного отстраненной, как будто не до конца проснувшейся. Двигалась медленно, опасливо, невольно задерживала взгляд на самых обычных предметах, словно ожидая от них подвоха.

– Еще одна ночь в Зазеркалье? – осторожно спросил Пармезан.

– Ты становишься догадлив, – отметила Маша, забираясь по небольшим сходням на борт парусника. – Кто из нас двоих энигмастер?

– Твоя интуиция настолько сильна, – объявил Пармезан, подавая ей руку, – что передается воздушно-капельным путем. Зачем ты туда постоянно гуляешь? Ведь это небезопасно.

– Для меня – безопасно. Тебе трудно понять, ты никогда там не бывал.

– И не имею ни малейшего желания, – он пожал плечами, демонстрируя собственную непреклонность.

– Там забавно, – сказала Маша, задумчиво глядя на проплывающие над самыми мачтами парусника мелкие облачка. – Никогда не знаешь, что с тобой приключится, что вдруг учудят привычные вещи. То есть, они лишь кажутся привычными. И здравый смысл тебе уже не помощник. Там нужно жить…

– …руководствуясь здравым абсурдом, – фыркнул Пармезан.

– Смешно сказано. Сам придумал? Мне нравится. Здравым абсурдом… Принимать этот немного чокнутый мир как реальность, но не терять при этом головы. Мне это нужно. Хотя бы для того, чтобы держать воображение в постоянной готовности номер один. А что есть первейший и главнейший инструмент искушенного энигмастера?

– Воображение, – кивнул Пармезан. – Это я помню. Но что же тогда интуиция?

– Заболевание, – рассеянно промолвила Маша. – Которое передается воздушно-капельным путем.

Мыслями она была далеко отсюда. Даже здесь Зазеркалье не отпускало ее. Маша словно бы раздвоилась: одна часть ее плыла по воздуху на паруснике под алыми парусами, а другая дремала в своем потустороннем волшебном гнездышке, полном чудес и неожиданностей, что неумело и без большого желания маскировались под обыденность. «Вот интересно, как будет выглядеть неожиданность? – думала Маша. – Что-то перепутанное, неуклюжее, несообразное, при первом взгляде на которое невольно шарахнешься прочь или, наоборот, остолбенеешь? Манерный утонченный джентльмен во фраке и цилиндре, являющийся в твой дом посреди ночи без приглашения? А может быть, густой, хлопьями, снег из ниоткуда, с потолка, прямо на голову?..»

– Однажды ты позабудешь дорогу домой, – сказал Пармезан с укором. – И останешься там навсегда. Нам будет не хватать тебя.

– Это невозможно, – легко улыбнулась Маша.

– Или вдруг разобьется зеркало.

– Зеркала там на каждом углу. И все целые.

О том, что всякий раз ей в зеркальном мире приходится сражаться с соблазном выбраться за город, Маша предпочла не упоминать.

…Там, за городом – дикие леса с говорящими зверями, между прочим – сплошь членами Общества защиты животных. Тугое, недавно выстиранное с синькой, небо растянуто на кронах многотысячелетних бобовых деревьев. К обеду, каких-то жалких сто тысяч миль по автостраде, можно успеть доехать до края света и заглянуть вниз. Что там, внизу, знают все, кроме Маши. Даже будильник знает. Но никто не говорит об увиденном ни слова.

И ни одного зеркала вокруг.

Следопыта звали Вий, а фамилия у него была Няшин. Он был невысок, круглолиц, узкоглаз и смугл. Ничего не было удивительного в том, что иначе как Няша к нему не обращались.

– Ня-а-аша, – сказала Маша ласковым голосом. – А чей это след?

– Это не след, – ответил Вий неестественным басом, потыкав своим посохом во вмятину в траве. – Это Зырянов что-то уронил. Он все время роняет. И сам падает.

– Я слегка раскоординированный, – сказал Олег Зырянов смущенно. – И у меня центр тяжести высоко находится.

– А ты бороду сбрей, – посоветовала Маша. – Она у тебя на добрых полпуда тянет.

– Не могу, – сказал Зырянов. – Борода защищает меня от гнуса.