class="p1">Правда, знакомых гипнотизеров у меня нет. Зато есть Слова!
3
— Нет, Викешенька… — задумчиво потерла подбородок Настя, моя личная ведьмочка, — Про такие Слова я слышала, Памятные Слова называются, но сама их не знаю.
— А… — я повернулся к Клаве.
— И я не знаю. Я про такие даже и не слышала.
Я задумался. Хорошая была идея, жаль, не сработала. Ладно, мастер-зелейщик уже получил побудительный пистон во весь рост и селитряницы уже ставит и вообще развил бурную деятельность, так что…
— Викешенька, — вмешалась Аглашка, — А как-то иначе, другими Словами, этого сделать нельзя? Ты говорил, что человек в особый сон погружается, может, Сонными Словами попробовать?
— Да там и вовсе без Слов можно, — махнул рукой я, — Водишь у человека перед глазами чем-нибудь, ваши веки тяжелеют, вам хочется спать, вы слышите только мой голос — и все, спрашивай у него, что хочешь…
В этом месте я замолчал. Уж очень азартно загорелись глаза у Аглашки.
— А давай я попробую!
Я успел придержать язык, не ответив «Нет». Во-первых — это получается, что я ей не доверяю — хотя и стремно, конечно, я в гипнозе никогда не участвовал, а во-вторых — почему бы и не попробовать? Ну не получится, не будет бездымного пороха — так его и сейчас нет.
— Давай! Только мы с тобой вдвоем, — я бросил быстрый взгляд на всех остальных девчонок, навостривших ушки, — Я стесняюсь.
Не то, чтобы я и впрямь застеснялся, навряд ли Аглашка будет заставлять меня изображать цыпленка или разыгрывать сценку из порнороликов. А вот то, что, если гипноз удастся, то я могу случайно проболтаться о том, что я, как бы и не Викентий вовсе и вообще не местный… Пусть об это узнает только Аглаша.
4
Вы не поверите! Получилось!
То ли моя любимая скоморошенька чем-то таким у себя в ватаге баловалась — скоморохи, они, знаете ли, чем-то на цыган похожи, а где цыгане, там и гипноз — то ли просто обладала природным талантом, но вот я сижу в кресле и смотрю на покачивающуюся перед моими глазами подвеску из начищенной серебряной монеты на шнурке… И тут же я открываю глаза и понимаю, что часть времени из моего сознания куда-то выпала.
— Викешенька! — на меня набросились с поцелуями, — Получилось! Все получилось! Я люблю тебя!
И вправду — на столе передо мной лежали написанные, пусть коряво, цепочки реакций с химическими формулами и подписанными пояснениями, что какая формула означает. Нифига, какой я умный в химии был, оказывается, что ж я ее еле-еле на четверку сдал?
Записи я отдал моему зеркальных дел мастеру, а то его усовершенствование магических зеркал никуда не продвигалось и настенькин муж начал впадать в депрессию. Ну и — других химиков-алхимиков у меня все равно нет. Тот воспрянул и пообещал разобраться и сообщить мне, можно ли запустить у нас производство тринитроцеллюлозы — это не он смог выговорить, это я теперь знаю, как пироксилин называется — и если да, то как, а если нет, то почему.
Я, вроде бы и спавший под гипнозом, но все равно чувствовавший себя усталым — не заменяет гипносон сон полноценный, не заменяет — отправился к себе в спальню. Где неожиданно обнаружил…
Скоморошку.
Нет, я как бы и такзнал, что моя Аглашенька — скоморошка, но до сих пор видел ее только в более или менее обычной женской одежде: сарафан, кокошник, вот это вот все. А сейчас передо мной был именно скоморошка: белые чулочки на ногах, короткая юбка, по сути и не юбка, а так, набор разноцветных лоскутков намного выше колен, такая же разноцветная рубашка, тоже пошитая по принципу «Все куски ткани, что были, собрать вместе», на голове — двурогий колпак. С бубенчиками! В общем — Помни и з Цифрового цирка. Лицо раскрашено: глаза жирно подведены зеленым, губы — красным, на щеках — красные кружки, типа румянец.
А еще на этом лице — какое-то не очень понятное выражение. Как будто моя Аглашенька чего-то страшно боится. Или стесняется…
И тут я понял. Она никогда при мне вот в такой скомороший наряд не одевалась и боится, что я как-то его раскритикую или высмею. Зачем тогда надевала? Но врать не буду — меня этот наряд… заводит…
— Кто эта самая красивая на свете скоморошка? — улыбнулся я.
И меня сбило визжащим от восторга вихрем поцелуев и объятий.
Потом, когда мы… кхм… закончили — надо признаться, колпак на голове у моей скоморошенки оставался все время — она мне таки призналась.
Оказывается, Аглашка, несмотря на все мои заверения и уверения, продолжала думать, что я ее не воспринимаю ровней. Где-то глубоко в голове у нее сидела ядовитая заноза: «А вдруг боярин просто решил поиграться с глупой скоморошкой? А вдруг он ее презирает за то, что она была скоморошкой? А вдруг любит, но все же стыдится, что на — скоморошка?». И эта язва, когда я был под гипнозом, не удержалась и, зная, что в таком состоянии я врать не стану, прямо спросила у меня, как я к ней отношусь. В смысле — к тому, что она была скоморошкой. А я ей честно и сказал. Что мне на это наплевать, и я ее люблю и вообще я очень жалею, что до сих пор ни разу не видел ее в костюме.
Вот она мне и показала всю себя. В смысле — в костюме скоморошки.
5
Вроде, с аглашкиными комплексами все разъяснилось, но ночь для меня все равно выдалась неприятная. Мне опять снились сны.
Вернее, сны мне и так всю жизнь снились, самые разнообразные, от тех, что начинают сниться мальчикам, когда они подрастают, до сюрреализма, вроде горящих слонов на улицах безлюдного города.
Нет, тут речь про другие сны.
В ночь после того, как я объявил здешние земли своей вотчиной, мне приснилась женщина. Как это часто в снах бывает — внешность совершенно не запомнилась, но осталось твердое убеждение, что я ее прекрасно знаю. Это при том, что утром я мог бы поклясться, что в моей памяти эта женщина отсутствует. Она сидела в кресле, посмотрела на меня и сказала:
— Молодец, Максимушка, продолжай. Все правильно делаешь.
То есть, она назвала меня моим настоящим именем, заметили?
И как бы, сон и сон, я и внимания
