Священники преклонили колена. Хоуди взял меня за запястье и повел к трону. От швов там, где трон вошел в медный проем, поднимались струйки пара.
Сейчас, стоя рядом, я видела, что Понтифик серьезно болен. Он выглядел старым и до нелепости тучным. Я подумала, что он вряд ли способен ходить без посторонней помощи. Его раздутое тело было запакована в рясу и фелонь из пурпурного шелка, словно в мешок. Его голова качалась и кренилась, а рот был бессильно полуоткрыт. Казалось, он не в состоянии сфокусировать взгляд на одном объекте. Я обнаружила, что его золотая митра была прикручена к скальпу тонкой металлической проволокой, чтобы не свалиться, когда он мотал и тряс головой.
— Ваше Святейшество, — начал Хоуди.
Губы Понтифика дрожали. От него несло церковным елеем, маслом для миропомазаний.
— Эти обстоятельства не заслуживают внимания, — произнес он ворчливым голосом, напоминающим неровное, прерывистое бульканье, исходившее из его груди, — это темное место, а в нем — две звезды, одна из них — звезда, а вторая — две птицы.
— Мы доставили эту ценность сюда, чтобы вы могли осмотреть ее, — произнес Хоуди.
— Мертвые солнца, — ответил Понтифик, расфокусированно вращая глазами, — Я чую их запах.
— Она здесь, Святой отец.
Понтифик булькнул горлом, в уголке его рта блестела слюна.
— У них жабры и перепонки на лапах, но они играют веселые танцы! — произнес Понтифик. По его телу прошла дрожь, он хихикнул и повторил, словно про себя, — Веселые танцы.
Внезапно его лицо посерьезнело. Он повел взглядом и уставился на что-то позади нас, на что-то, чего здесь не было.
— В темноте. — прошептал он, — Оттуда — сюда.
Он взглянул на Хоуди.
— Я видел, на что похожа темнота, когда включают свет, — продолжал он. Он протянул левую руку и стиснул руку Хоуди.
— Не говори им, что это был я, Клеман, — прошипел он. — Они все записывают. И свистят. Свистят. Как чайники. Фьюююююю! Когда солнце прячется за тучу, они скачут повсюду. Они думают, я их не вижу, а я вижу.
— Да, Ваше Святейшество, — заверил Хоуди.
— Фьююююю!
— Вас зовут Клеман? — спросила я.
Хоуди взглянул на меня.
— Нет. — коротко произнес он.
Мой голос наконец привлек внимание Понтифика. Его голова тряслась, когда он старался повернуть ее, чтобы взглянуть на меня.
— Почему она выше мыши? — поинтересовался он сварливым и удивленным тоном.
— Это… на то воля Императора, — ответил Хоуди.
Понтифик кивнул.
— А… ну, хорошо, — произнес он, удовлетворенный этим ответом. — Хорошо. Она может быть ничем, или превратиться в ничто? От нее идут круги, когда она падает в бассейн? Я… я ведь, вроде, еще что-то помнил, но забыл.
— Мы сделали несколько предварительных тестов, — произнес Хоуди. — И, как мы полагаем, она — темная душа. Особый фрагмент генома, возможно, созданный селекцией, но однозначно не искусственного происхождения. И не подделка. Король знает свое дело.
— Король, пароль, играет роль, — произнес Понтифик, пуская слюни на свою шелковую фелонь.
— С вашего позволения, мы приступим к испытанию? — настойчиво спросил Хоуди.
— Розовые черви в сердце, которое старается не биться, чтобы никто не понял, какую мелодию оно выстукивает, — отозвался Понтифик, с истерической суетливостью шлепая руками по подлокотникам трона. Каждое слово давалось ему с большим трудом — похоже, одновременно с разговором он пытался запеть.
— Исповедник, посредники здесь, — кашлянув, произнес один из священников.
Мы оглянулись. За решетчатыми деревянными дверцами в дальнем конце помещения зажегся свет и в кабинках за ними появились три фигуры — скорее всего, они вошли из соседнего помещения, которое находилось по ту сторону стены. Это были лишь неясные, гуманоидных очертаний, силуэты на фоне решеток; они видели нас, но мы не могли полностью рассмотреть их.
Вместе с тем, я была практически уверена, что они — не люди. Возможно, это была лишь игра света и теней — но они казались чересчур высокими.
Один из них заговорил. Из динамика, вмонтированного в решетчатую дверь, раздался голос — глубокий и холодный, словно океанская пучина,
— Выражаем недовольство, — произнес он. — Вы должны были начинать совет без нас.
— Динь-дон, — бормотал Понтифик, — Дурачки-чки-чки…
Им все больше овладевало нервное возбуждение. Он хлопал в ладоши, его голова яростно тряслась. Похоже, он по-прежнему не мог сфокусировать взгляд на чем-то определенном. Внезапно я почувствовала вонь — кажется, он обделался. Два священника подошли, чтобы сделать укол ему в шею.
— Мы не начинали, — ответил Хоуди, поворачиваясь к решетчатым дверцам, — …потому что собрались совсем недавно. Понтифик только что прибыл, и мы дали ему время, чтобы устроиться. И никакие дела не делались и не будут делаться без вашего присутствия.
— Эта мелкая самка — и есть та, кого мы вызвали для испытания? — его голос был даже ниже, чем первый, если такое вообще возможно.
— Она заслуживает вашего внимания, — заверил Хоуди.
— Нет, — возразил первый. — Она — не темная душа. Даже когда носит ограничитель — мы измерили и увидели это. Она — всего лишь «пустая». Ваш поставщик ввел вас в заблуждение.
— И его следовало бы наказать за это, — подхватил второй.
— Полагаю, ее по крайней мере стОит испытать, — заметил Хоуди.
— Ты заставляешь нас терять время, мы теряем терпение, — произнесла третья фигура за решетчатой дверью.
— Молоко! — неожиданно завопил Понтифик. — Сотня тысяч серебряных глаз, и все смотрят вниз! Слово, которое значит «слово».
— Он точно здесь? — прорычала одна из теней. — Он испортит нам все дело. Он сумасшедший. Хватит испытывать наше терпение сво…
— Он видит, — ответил Хоуди, бесцеремонно прервав низкий голос собеседника. — Его разум освобожден от оков, потому что ему позволено видеть — и именно его зрение ведет нас. Будь он безумен или искажен, его, при всем уважении, не стали бы держать здесь, даже спрятав в святая святых Экклезиархии. Мы не стали бы терпеть его за то, что когда-то он был доблестнейшим из наших вождей. Мы воздаем ему почести, потому что он таков и сейчас. Он видит то, чего не можем видеть мы. Он — величайший из нас, и да будет вам стыдно за то, что вы не видите его подлинной сущности. Ваш повелитель понял бы ее вне всякого сомнения. Он измыслил бы новое слово, неповторимое, единственное в своем роде — чтобы почтить его.
— Не злоупотребляй… — начала одна из фигур.
— Ведите себя достойно, — парировал Хоуди. — Вы здесь потому, что мы вам позволили. Вы должны выполнять наши условия. Вы — всего лишь посредники. И иногда вы забываетесь.
