Мы с Джайкером смотрели, как Сакай массирует затекшие суставы. Он был вял и апатичен, как будто еще не оправился от отравления газом. Танака тоже не обращал на бывшего радиста никакого внимания и спокойно сматывал веревку в клубок. Я взглянул на Ёсико. Казалось, ее мысли витают далеко-далеко отсюда.
Взгляд Сакая блуждал от Мориямы к Танаке. Потом радист молча кивнул и медленно поплыл к двери.
Джайкер хотел преградить ему путь, но Морияма жестом дал понять, что этого делать не нужно. Люк захлопнулся за спиной Сакая. Мы с Джайкером вздрогнули. Японцы и Ким остались по-прежнему невозмутимы.
Я взглянул на монитор перед Мориямой. Командир вывел на экран два протокола, которые корабельный компьютер заполняет самостоятельно. Один из них показывает, открыты или закрыты воздушные шлюзы, другой — какие скафандры взяты из своих гнезд или возвращены на место.
Я все еще не понимал, чего добивается Морияма. Как зачарованные, мы не отводили глаз от монитора.
Через пять минут после того, как Сакай покинул центр управления, мы увидели, что компьютер сигнализирует об открытии внешнего люка. Но число скафандров осталось неизменным.
Я вышел из конференц-зала, и огромные стеклянные двери закрылись за моей спиной. Я чувствовал себя так, как будто только что скинул с плеч тяжелый груз. Для внутреннего спокойствия недостаточно знать, что ты сделал все, что мог. Нужно еще пребывать в уверенности, что ты не мог поступить иначе. И сейчас я обрел эту уверенность. Я несколько часов отчитывался перед комиссией, демонстрировал свои передвижения на уменьшенной модели станции, объяснял каждую деталь, снова и снова поминутно восстанавливал весь ход событий. Наконец все было запротоколировано, все вопросы получили ответы, все сомнения разрешились. Было твердо установлено, что я сделал все, что должно, и не сделал ничего лишнего. Я держал в руках документ со множеством подписей и печатей, который полностью одобрял все мои действия на станции Ниппон и милостиво отпускал меня на все четыре стороны.
Я спустился по широкой мраморной лестнице в фойе, ощущая себя свободным человеком в свободной стране. Человеком, который понятия не имеет, как проведет остаток дней.
В фойе я с удивлением заметил Танаку, который, судя по всему, чрезвычайно мне обрадовался. Мы поприветствовали друг друга, и я поздравил инженера с новой должностью — он недавно был назначен командиром солнечной станции.
— Итак, вы скоро вернетесь на орбиту? — поинтересовался я.
— Hai,— он не мог скрыть своей гордости.— Я заступаю на пост в следующем квартале.
— Желаю вам удачи!
Он склонил голову, демонстрируя типично японскую скромность, и спросил:
— А как же вы, Леонард? Я не нашел вашего имени в штатном расписании.
— Сейчас я в отпуске, а дальше... Я получил заманчивое предложение из Сиэтла.
— Апо пе,— развел руками Танака.— Значит, вы нас покидаете? Вы решили бросить космос?
— Вовсе нет. Американское правительство хочет возобновить исследования внеземного пространства. Поэтому они собирают людей, которые хоть что-то смыслят в космических кораблях.
Танака задумчиво кивнул:
— Ну, что ж, желаю вам, чтобы все ваши надежды сбылись.
— Спасибо, вам того же.
Мы уже попрощались, но он снова окликнул меня.
— Да, кстати, Ким просил передать вам привет Он хочет пригласить вас на прощальную вечеринку — он получил предложение из Сеула, подобное вашему. Может быть, вы ему позвоните?
— Конечно,— ответил я.
Я вышел на улицу, навстречу прохладе и ярким краскам осеннего Токио. Навстречу привычному шу му электромобилей, ворчанию газомобилей и шороху шагов бесчисленных прохожих. Когда бы вы ни вышли на улицы Токио, вы всегда попадаете в такую давку, по сравнению с которой нью-йоркская автобусная стоянка в часы пик покажется вам безлюдной пустыней. Я нашел нужное течение и зашагал к ближайшей станции метро, где купил газету, а потом каким-то чудесным образом (сегодня явно мой день!) втиснулся на сидение в вагоне. На первой странице, после сообщений о правительственном кризисе и новостей с театра военных действий на Балканах (война тянулась уже 15 лет), я нашел репортаж о судебном процессе над бандой Халида. Сразу же после того, как была установлена связь с нашей станцией и первые, пока еще секретные, сведения о происшествии поступили на Землю, Иностранный Легион захватил ракетную базу в Куру, и всех уцелевших в перестрелке бандитов доставили во Францию в наручниках.
Я вспомнил Джайкера, который тоже скоро должен был предстать перед судом по обвинению в саботаже. Мне придется давать показания против него. Приглашение на процесс висит у меня дома, на кухне, на доске для заметок.
Еще сообщение — о войне на Аравийском полу-острове. Войска джихада отступают, блокада с Мекки снята. Пророк Абу Мухамед больше не пользуется доверием у своих последователей.
У меня на кухне, все на той же доске, висят еще три факса, которые прислал Нейл. Его мать снова собирается замуж — за командира миротворческих войск. Ей всегда нравились военные. «Но ведь я все равно остаюсь твоим сыном, правда, папа?» Я всегда предполагал, что рано или поздно это случится, но, к моему изумлению, это известие меня ничуть не задело. Наоборот, я почувствовал облегчение.
На следующей странице газеты я обнаружил интервью с Мориямой. Его карьера за последнюю неделю резко пошла в гору, он был назначен председателем комитета по солнечной энергетике, и, судя по тексту интервью, планировал постройку новых мощных солнечных станций. Строительство должен был осуществлять японско-корейский концерн. Морияма ратовал за всемирное использование солнечной энергии, и его аргументы были мне хорошо знакомы.
Поезд несся по бесконечному тоннелю от станции к станции. Исикава, Фунабаси, Сиба, Исихара — длинный путь в самое чрево Токио. Можно было бы поехать паромом — так короче и быстрее, но на паромах всегда толкотня и давка. Я же хотел сейчас остаться совсем один. Лучше всего в космическом пространстве. Мысль о крохотной квартирке, где порой бывает трудно повернуться — ячейке огромного жилого комплекса, наполнила меня тоской, и, когда поезд остановился на нужной станции я остался сидеть в вагоне.
Еще несколько километров пути, и поезд выскочил из тоннеля. Путь был мне хорошо известен. Я уже не раз ездил вот так — все дальше и дальше до самого моря. Здесь было спокойно, здесь я сам мог обрести внутренний покой.
Я вышел на предпоследней станции, вдохнул свежий, пропитанный солью воздух и зашагал по пляжу. Свежий бриз трепал мою куртку. Море сверкало, солнечные лучи танцевали на крошечных волнах. Чайки с криком носились над водой, вдали поблескивали снега на вершинах гор.
