Гости заозирались в темноте, нерешительно расступились, освобождая коридор, ведущий к Гаспару и обнимающей его Даниэль.
— Хэрр Напье, думаю, настало время для еще одного пари, — сказал Вортрайх с деликатнейшей из улыбок.
Гаспар вскинул голову.
— Скажите, хэрр Напье, насколько вы уверены в нашем чемпионе?
— Я уверен в нем так, как никогда не был уверен в себе, хэрр Вортрайх.
— Восхитительно! А как вы смотрите на то, чтобы проверить, действительно ли хэрр Пристерзун лучший из лучших мастеров, когда-либо садившихся за этот стол?
— Строго положительно, хэрр Вортрайх, — усмехнулся Гаспар.
— В таком случае предлагаю удвоить выигрыш нашего чемпиона, — провозгласил хозяин игр. — Как вам такое предложение?
— Почему бы сперва не спросить нашего чемпиона? — заметил Гаспар.
— Разумеется, — заулыбался Вортрайх и повернулся к Звонку. — Что скажете, хэрр Пристерзун?
Чемпион, только что от волнения красный, побледнел, как полотно. Он принялся бегать по залу глазками, отыскал Гаспара. Не нужно быть менталистом, чтобы понять, что Звонок был в ужасе перед открывающимися перспективами. Гаспар едва заметно кивнул ему.
— Я-а-а-а… — глухо протянул Пристерзун, испугавшись собственного голоса. — Да-а-а…
— Превосходно! — воскликнул Вортрайх. Публика поддержала его аплодисментами. — Тогда мы продолжаем!
— Позвольте! — сквозь гром аплодисментов пробился голос Гаспара. — А кто же бросит вызов нашему чемпиону? Кто оспорит титул лучшего из лучших?
— С вашего позволения, им стану я, — скромно склонил голову Йозеф Вортрайх.
Зрители дружно издали вздох изумления. Звонок лишь чудом устоял на ногах.
Гаспар достал из кармана жилетки часы, взглянул на циферблат. Было уже полчетвертого утра.
— За такое зрелище не жалко отдать последние деньги! — пьяно рассмеялся он.
— Решено! — прокричал сквозь поднявшийся гомон Вортрайх. — Мы начнем через несколько минут!
— Что ты делаешь? — одними губами спросила Даниэль, привстав на цыпочки.
— То, ради чего мы пришли, милая Адель, — ухмыльнулся Гаспар, захлопнув часы. — А ты… будь готова. Когда наш чемпион выиграет, его придется наградить так, как никто не награждал.
Глава 48
Битву чемпионов проводили всего в одну финальную партию в гробовом молчании. Боялись даже кашлянуть из зала, чтобы не отвлечь.
Первая же ставка составила по двадцать тысяч.
Крупье сдал карты.
Начались торги и проходили медленно, вдумчиво.
Ставки поднялись до сорока тысяч.
Игроки сменили карты: Йозеф Вортрайх четыре, Пристерзун — три.
Два менталиста, знающие друг о друге, почувствовавшие друг друга и «увидевшие» друг друга, вышли из укрытий. Гаспар переместился к Звонку, заглянул в его карты.
Поднимай, шепнул он стремлением рискнуть.
— Пять тысяч, — сдвинул стопку фишек Пристерзун.
Вортрайх поразмыслил, ритмично барабаня пальцами по столу.
Лента, тянущаяся к нему из темноты, скользнула по зеленому бархату, над картами, напряженными руками, фишками, поднялась по лацкану жилетки противника, оплелась вокруг шеи, изогнулась, как самая настоящая змея, и вонзила клыки Звонку в мозг.
На долю секунды позже, чем Гаспар «ударил» ее наотмашь. Грубо, хлестко.
В толпе кто-то напряженно вздохнул.
Змей оскалился, бросился на Гаспара. Менталист поймал его. Змея бешено «щелкнула» челюстями возле самого «лица», упрямо подбираясь все ближе.
Хэрр Напье в темноте оперся о свою пассию, тяжело задышал, крепко зажмуриваясь.
— Десять тысяч, — объявил Йозеф Вортрайх, приняв решение.
Александр Пристерзун осторожно заглянул в свои карты, лежащие на краю стола рубашкой кверху.
Гаспар увернулся, отскочил в сторону. Змей пролетел сквозь невозмутимого крупье, который зябко передернул плечами, словно в душном, прокуренном зале подул холодный ветер. На миг его охватили нехорошие мысли, захотелось задаться вопросом «Что я тут делаю?», а может, заехать кулаком по столу или кому-нибудь по уху. Но он сдержался и не подал вида. Просто усталость, такое бывает…
Змей заложил вираж в пространстве и снова кинулся на Гаспара. Менталист извернулся и дал гаду оплеуху. Неизящную, неуклюжую, но очень действенную.
— Двадцать тысяч, — твердым голосом объявил Пристерзун в тишине.
По залу прошел шепот. Вортрайх снова погрузился в раздумья.
Змей раздулся, уплотнился, увеличился, свился кольцами, разворачиваясь на Гаспара, и распрямился, придавая себе скорости. Навалился, проносясь сквозь крупье, которого охватила тоска и злоба за даром потраченную жизнь, спеленал менталиста, сдавил его гибким «телом». Гаспар в зале закачался.
— Тридцать тысяч, — решился Йозеф Вортрайх.
Даниэль удержала его. Соседи по сторонам с неодобрением покосились. Чародейка виновато улыбнулась, пробормотала на лондюноре, что любимый устал.
Звонок прикрыл глаза, обдумывая свой ход.
Гаспара сдавило. Если бы в его «я» были кости — захрустели бы. Противник был слишком силен, обладал слишком крепкой волей, гасящей, ломающей сознание. Даже захоти очень сильно, Гаспар не смог бы победить, и он принял единственное решение, которое мог принять, — сбежал.
Ввалился в свое тело, мучительно застонал сквозь зубы, хватаясь за голову. По лбу, вискам и шее струился холодный пот, лился за ворот и сбегал противной струйкой между лопаток по спине. Во рту стоял привкус крови. Гаспар хлюпнул носом. Даниэль протянула к нему руку, но он небрежно отмахнулся, утер сочащуюся из ноздри кровь тыльной стороной ладони. Приложил трясущиеся пальцы к виску, судорожно вздохнул, зажмурился, до скрежета стискивая зубы, и вновь оказался над игорным столом.
Змей жадной пиявкой присосался к Пристерзуну. Сделал именно то, на что Гаспар рассчитывал, но счет шел на секунды.
Он сосредоточился, хоть это было сделать очень сложно, нашел в пространстве вьющуюся ленту и пронесся над ней, единственно заботясь о том, чтобы не задеть и никак не выдать себя, пока менталист слишком увлечен, ковыряясь в сознании Звонка.
Все заняло лишь пару секунд, но казалось таким длинным путем, после которого останется только бессильно рухнуть и проваляться в беспамятстве несколько дней.
Но он нашел. Нашел его.
Тот стоял во мраке, подпирая колонну. Мужчина средних лет, худой, невысокий, с сединой в густых темных волосах, со скуластым лицом с крупным носом, на котором держались круглые очки. Лицо казалось смутно знакомым, но Гаспару было не до того, чтобы вспоминать.
Он замер у самой головы противника, так, чтобы менталист не мог его почувствовать. Вскользь попробовал коснуться чужого сознания — как и рассчитывал, оно было закрыто, и настолько крепко, что биться можно до посинения.
Но несмотря на надежную защиту, менталист сейчас был слаб, блуждая сознанием в чужом рассудке. И именно здесь было самое уязвимое место. Тут, где он совершенно не ждет нападения.
— Тридцать пять тысяч, — поднял ставку Пристерзун.
Гаспар физически наклонился, уронил голову на грудь. На пол упало несколько капель крови. Даниэль торопливо поднесла ему к носу платок.
Ментальная проекция Гаспара занесла руку. Ладонь вытянулась в ту самую ржавую пилу, которая столько лет скребла и пилила ему череп изнутри.
Змей, выскользнув из головы Александера Пристерзуна, уже расположился на плече Йозефа Вортрайха, у которого возникла абсолютная уверенность, что у выскочки напротив две…
Гаспар ударил.
Неожиданный удар был несильным, но этого хватило.
Лента завибрировала, задрожала, как натянутая бечева, надорвалась у самого основания. Чужой менталист распахнул обезумевшие от страха глаза, раззявил рот, сипло всасывая воздух, взялся за лоб. На висках вздулись вены. Он оперся на колонну, но ноги не удержали, и менталист сполз на пол, где глухо завыл, колотясь от крупной дрожи. Стоявший рядом охранник в черном сюртуке наклонился к нему, но тот лишь слепо отмахнулся локтем и уткнулся лбом в подтянутые к груди колени, издав утробный рык.
